Книга сияния
Шрифт:
– Ах, слава Богу, они в безопасности, – Лия и Мириам прижали к себе своих детей.
– Быстро, нет времени, – прохрипела Перл. – Одна остается с детьми, остальные идут со мной. Лия, ты остаешься. Мириам, Зельда… Где Рохель?
– Она скоро придет, – сказала Зельда.
– Бабушка, мне страшно, – заплакала Фейгеле.
– Будь храброй, малышка Фейгеле, будь храброй ради дедушки.
Женщины быстро помолились, Перл поднялась по приставной лесенке из прутьев, осторожно приподняла крышку и вместе с двумя дочерьми выбралась из погреба на кухню. Быстро закрыв люк, они набросили на него небольшой коврик, а на коврик водрузили кухонный стол.
– Идемте, – сказала Перл дочерям, словно призывала их в храм, а не на битву, которая
Однако стоило им завернуть за угол проулка, как они очутились среди охваченной ужасом толпы. Небольшие прилавки и лотки были опрокинуты, куры и цыплята разбросаны по земле, а более крупные животные бежали, спотыкались о веревку, натянутую поперек улицы. Дальше женщины бросали с крыш домов стулья и сундуки, кастрюли и сковородки, выливали из окон помои и горяченную жидкую кашу. Одна из соломенных крыш уже полыхала вовсю, хотя ее беспрестанно заливали. Другая крыша дымилась. В южном зале Староновой синагоги, под тимпаном над двойными дверями, украшенным резной виноградной лозой, отдавали команды и распределяли задачи.
– Всем мальчикам и женщинам лезть на крыши и тушить огонь, – ровным голосом приказывал Майзель. – Мужчины – в траншею. Лучникам – на стены.
У входа стоял большой полированный стол, на котором лежали ножи и мечи, дубинки, ружья и пики.
– Йосель, вы с Зеевом обслуживаете катапульты у ворот.
И Йосель, и Зеев думали, что Рохель вместе с детьми находится в подполе, в доме раввина, или уже забралась на крышу, и времени, чтобы в этом удостовериться, у них не было. Йосель впереди, Зеев за ним… Надо было быстрее бежать по улице к катапультам, грубым деревянным доскам, образующим платформу с поперечиной – что-то вроде качелей с ковшом на одном конце. Эти машины держали во внутреннем дворе дома Майзеля, а сегодня Йосель выкатил их. По обе стороны от ворот Юденштадта уже громоздились пирамиды булыжников. Здесь стояли на страже мальчики из ешивы, хотя они вряд ли смогли остановить горожан. Зеев отослал мальчиков на крыши; затем они с Йоселем положили в каждый ковш по огромному валуну. Отяжелевшие концы катапульт опустились, противоположные взметнулись вверх.
– Эй, большой жид! – толпа за стеной веселилась, точно в балагане.
Йосель спокойно наблюдал за ними. Вот братья, владельцы стойла, в котором квартировался Освальд, – неряшливая троица, пьяная и растрепанная. Штаны в пятнах – наверно, от мочи, на рубашках, точно лишай, затвердевшие корки пролитой пищи, лица заросли щетиной. Пыльные сапоги, на голове патлы. Неотесанные, неученые, недисциплинированные, недобрые. У них за спиной стоял отец Тадеуш, пастор ревностный и ревнивый. Он так хотел стать борцом за правое дело и горд, что дал этому делу первый толчок. За спиной священника – толпа подмастерьев и подручных мясников, кому не привыкать к виду крови на руках, скучающие попрошайки, пестрая компания, высыпавшая из ближайшего публичного дома. Не армия – толпа, оборванное сборище недовольных, которым нечего делать и которые всегда готовы ввязаться в драку. И все же, продолжая внимательно приглядываться, Йосель различил за спиной этого сброда иную толпу – не столь шумную, но не менее враждебную. Это были перчаточники, ткачи, пекари, гончары всех мастей, аптекари, студенты, монахи. Всего человек пятьдесят. Едва ли их можно назвать армией, и все же они составляют грозную силу. Однако самым ужасным для Йоселя была почти осязаемая ненависть, что поднималась как пар из горшка, – не вялая повседневная злоба, а лютая ненависть к людям, которые не желали им никакого зла, а лишь просили, чтобы с ним обращались по возможности справедливо и уважали их веру.
– Выходите, трусливые жиды! – крикнул один из горожан, размахивая факелом. Остальные тоже подняли факелы, поддерживая своего товарища. – Ваше чудище вас не спасет!
Йосель взял в руку булыжник и вышел за ворота.
– Хватай жидовское чудище!
– Йосель, – зашипел Зеев. – Йос, Йос, нет, не надо,
Йосель чуть попятился.
– Трусливая тварь! – зашумела толпа.
Йосель снова шагнул вперед.
– Погоди, – прошептал Зеев высовываясь из-за своей катапульты. – Погоди, пока они подойдут.
– Вы отравляете наши колодцы, убиваете наших детей, портите наших девушек, разносите заразу!
Йосель мог видеть глаза трех братьев. Они казались твердыми, как куски мрамора. Глаза Тадеуша потерялись в складках между веками и опухшими щеками; рот священника кривился, изрыгая отвратительную брань и проклятия. Но пока толпа выкрикивала оскорбления, по траншее, справа и слева от ворот, шустро, как рабочие муравьи из муравейника, разбегались жители Юденштадта, занимая свои места. Лучники взобрались на помосты под стеной и, стараясь не высовываться, приготовили свои луки и стрелы, чтобы по сигналу мэра Майзеля спустить тетиву. Женщины гасили огонь на крыше. Другие держали наготове котлы с кипятком – горожане все-таки могли прорваться в гетто. Тут же собрался отряд мальчиков из ешивы – их пращи были заряжены острогранными каменными осколками. А девушки Юденштадта под командой Зельды стояли у окон, готовые швырять оттуда кирпичи. Каждому досталось по кинжалу – на случай, о котором никто не хотел думать, – а мужчины держали в руках мечи. В их числе был рабби Ливо.
– Давай! – крикнул Зеев Йоселю, ибо Майзель уже дал команду.
В тот же миг над воротами взвился флаг Юденштадта с шестиконечной звездой. Этот знак нарисовал на своем щите царь Давид, а слово «Щит» было одним из имен Бога. Зеев с Йоселем прыгнули на доски своих катапульт, и камни взлетели, все выше и выше, бешено крутясь в воздухе, а потом, словно сорвавшись, упали, раздробив черепа двум горожанам. При виде этого зрелища толпа попятилась, и из всех глоток вырвался выдох ужаса.
– Пли! – снова скомандовал Майзель. Казалось, он рожден полководцем. Со стен посыпались стрелы, и многие нашли свою цель.
– Пли! – в третий раз крикнул мэр Майзель. Теперь раздался залп. Пока первый отряд стрелков перезаряжал аркебузы, засыпая стальные шарики и гремучий порох в запальные камеры, выстрелила новая дюжина ружей, затем еще дюжина, а тем временем те, кто стрелял первыми, уже снова были готовы вести огонь. Залпы гремели почти без умолку. Зеев снова прыгнул на доску своей катапульты. И тут словно разверзлась земля: это люди во главе с мэром Майзелем, сидевшие за деревянными щитами в траншее, вооруженные пиками и дубинками бросились в атаку. Какой-то еврей сунул Йоселю герцеговинский боевой топорик и венецианский кинжал (оба были позаимствованы из императорской коллекции) и сменил его на посту. Сам же голем устремился сквозь смешавшуюся толпу, рубя и коля направо и налево.
Да, это был бой не на жизнь, а на смерть. Окрестные улицы обагрились кровью. Повсюду лежали трупы. Раненые стонали, умирающие хватали последние глотки воздуха. Однако евреи удержали гетто.
Дым рассеялся. Кажется, наступило затишье. Может быть, сражение выиграно? Но нет, группа разъяренных горожан все-таки прорвалась за ворота Юденштадта и теперь бесчинствовала, громя лавки, убивая всех, кто попадался на пути, не щадя даже мальчиков. Они поджигали лотки и прилавки, потом вспыхнули сараи, пекарня. Горожане двигались к микве.
– Остановите их, остановите! – крикнул рабби Ливо, но тщетно. Голос его был слаб. Стоя в траншее среди стрелков, он вдруг почувствовал, как что-то ударило его в плечо. И тут же из раны, пятная его облачение, хлынула кровь. Однако рабби лишь пошатнулся. Он стоял, словно ничего не произошло.
Внезапно в бесчинствующую толпу, что окольцовывала гетто, ворвался Карел, которого с самого начала сражения никто поблизости не видел. Восседая на своем троне и понукая Освальда, который бежал на удивление резво, старьевщик заодно охаживал кнутом горожан, заставляя мужчин ронять мушкеты, а женщин – хвататься за разорванные юбки и обожженные ляжки.