Книга сияния
Шрифт:
– Роберт Фладд в своем труде «О музыке души» объясняет, что музыкальные интервалы отражают устройство вселенной. Его мысли на предмет гармонии вселенной созвучны взглядам Пифагора, – добавил Кеплер, вдохновленный упоминанием о числах.
– Ваше величество, ненавижу перебивать…
– Так не перебивай, Вацлав. А что касается тебя, Кеплер, то нам в равной мере наплевать что на Пифагора, что на музыку души.
– Но мой сын… – Вацлав ломал руки, топчась на месте.
– Мы тут занимаемся кое-чем куда более значительным, нежели твой
– Значит, слова соответствуют числам, и всего их 301 655 172?
– Все достаточно сложно, – рабби отметил, что император еще не совсем запутался.
– Не сомневаюсь, – саркастически отозвался Рудольф.
– Каждой букве еврейского алфавита соответствует число, и в каком-то смысле – подчеркиваю, лишь в каком-то смысле, – вы станете подобны голему.
Пожалуй, раввину следовало соблюдать осторожность в сравнениях.
– Мой сын болен, – сказал Вацлав. – Я ему нужен. Я бы хотел о нем позаботиться.
– Придержи коней, Вацлав.
– Я не держу никаких коней, и я почтительно прошу, чтобы доктор Киракос его осмотрел.
– Мне бы хотелось знать, – сказал Киракос. – Почему именно евреи получили эти магические слова, а не какой-то другой народ.
– Мы первенцы Бога, доктор, в том смысле, что мы приняли Тору.
– Но я слышал, что другие люди, христиане, тоже могут стать евреями.
– Такие случаи очень редки, и мы в нашей общине не стремимся никого обратить, ибо наказание очень сурово, – ответил раввин.
– И все-таки. Что, если?
– Такая дискуссия идет постоянно, доктор, но по моему скромному мнению, если христианин становится евреем, он всегда был евреем.
– Но, разумеется, не по крови?
– По природе.
– А это сильнее крови?
– Зависит от человека.
– А если еврей становится крещеным христианином, обращенным?
– Если кто-то еврей, он всегда еврей.
– Но теперь вы уже говорите о крови, рабби.
– Нет, о естестве, – рабби Ливо пожал плечами. – Я не вдаюсь в тонкости, доктор Киракос. Гилель сказал: «Обращайтесь друг с другом хорошо, а все остальное – приложится». Раши…
– Мне на все это глубоко плевать, – хлопнув в ладоши, император резко прервал обсуждение. – Моя цель – вечность, и не меньше. Если вкратце, я опробую эликсир на моем дне рождения, приму его на следующий день, и в тот же день я должен буду получить секретные слова. Мой вход в вечность состоится не в твой праздник, раввин, а в мой день рождения. Голем там будет? Как голем относится к праздничным торжествам? Я сам стану големом?
– Нет-нет, я говорил не совсем об этом.
Вацлав жестко взглянул на Киракоса, а затем, пятясь и низко кланяясь, покинул зал.
– У меня голова болит, – крикнул ему вслед Рудольф. – Ты меня слышишь, Вацлав?
– Если я могу вам помочь, ваше величество… – Киракос выступил вперед.
– Добро должно страдать, Киракос, вот я и страдаю. Я слышал, что у тебя есть власть над жизнью и смертью голема, раввин. И мне это очень не нравится.
–
– Да-да, превосходно, однако я должен знать, как именно все произойдет. Я буду повторять слова? Я должен буду стоять или лежать? Есть ли какая-то особая церемония? Не придется ли мне, боже сохрани, поститься? Это не будет больно, ведь правда? Это не может быть больно. И я также должен буду навеки сохранить привлекательную внешность… – император прижал ладони к вискам, затем поднял голову. – А теперь идите вон. Все. Прочь отсюда.
Оказавшись в коридоре, Киракос глянул налево, направо, а затем стремглав бросился через внутренний двор в свою комнату.
– Вставай. Быстро, – императорский лекарь пнул своего помощника. – Бери мой саквояж, мой вощеный плащ и маску, мои иглы. Мы должны как можно быстрее добраться до императорских конюшен.
Вацлав уже миновал «Золотого вола», когда за его спиной раздался топот копыт. Всадников было двое. Оглянувшись, Вацлав увидел Киракоса и Сергея. На прогулку собрались… Он побежал дальше.
– Сюда, – сказал Киракос, протягивая руку, чтобы втащить Вацлава на спину своего коня. – Поспешим.
– Я направляюсь домой. К моему сыну.
– Вот и мы туда же.
Киракос усадил Вацлава позади себя, а когда императорский камердинер крепко ухватился за его пояс, послал коня в быстрый галоп. Копыта жеребца громко застучали по булыжнику, а конь Сергея понесся следом. Вниз по холму, вдоль реки, после чего им пришлось сбавить ход, прокладывая себе дорогу по Карлову мосту, который был полон крестьян, везущих овощи и прочие товары на рынок. Затем, снова набирая темп, огибая Старое Место и приближаясь к Новому Городу, кони быстро проскакали верх по небольшому холму к монастырю на Слованех. У шаткого деревянного забора за скотным рынком Вацлав соскользнул с конской спины. А Киракос набросил поверх своей одежды длинный плащ, жесткий от воска, и надел на лицо странную маску.
– Скажи своему сыну, пусть не пугается, – сказал он Вацлаву. – Я так одеваюсь, чтобы блох не нахватать.
– Каких блох?
– Чумных.
– Чумных? – охнул Вацлав. – Но у него нет чумы. Нет, только не чума.
Сын Вацлава лежал в постели, а его мать сидела в углу, баюкая второго ребенка. Пол был грязный, и в комнате находились лишь стол из неотесанной, свилеватой древесины, стул, сработанный из половины бочки, и грубый трехногий табурет. Потрепанное покрывало из клочков меха и бархата, шелка и полотна, а также других несовместных тканей, скорее всего натасканных из мешка с тряпьем в замке, было наброшено на веревку, деля комнату на две половины. Киракос сразу же почуял запах несвежей пищи, застойной воды и болезни. Приблизившись к постели, он затем быстро отошел назад.