Книга сияния
Шрифт:
– Я совершенно определенно никуда не уйду.
– Перл, – простонал раввин. – Хватит, достаточно. Майзель, из всех остальных именно Майзель. Почему Майзель, Перл?
– А почему вообще кто-то, Йегуда? Кто из нас заслуживает смерти?
– Иглу, Сергей.
– Вот игла.
– Продень в нее нить.
– Продел.
Несколько месяцев назад точно так же он зашивал кисть императору. Теперь – эта тонкая старческая рука. Киракос зашивал, накладывая аккуратные стежочки, чтобы на разорванной плоти не осталось потом уродливого красного шрама.
– Ну вот, – сказал Киракос, выпрямляя спину. – Император хочет знать, что будет с секретом после того, как несколько евреев погибли.
– Разве
– Император хочет знать, что будет с секретом теперь, когда несколько евреев погибли, – терпеливо повторил Киракос. – Я ничего не могу поделать. Я должен спросить. Он велел мне спросить.
– Вон, – сказала Перл, указывая пальцем на дверь. – Вон отсюда.
– Вы оба – вы, рабби, и голем – должны явиться в замок, чтобы оценить потерю необходимых слов. Я говорю от имени императора, не от своего.
– В самом деле? Может, вы вообще всегда говорите от имени императора и никогда от своего? – осведомилась Перл.
– Император только что спас ваше маленькое гетто, рабби. Вашей жене следует хорошенько это запомнить.
С этими словами Киракос поклонился и ушел в сопровождении своего молчаливого помощника.
– Они завернули за угол, – сообщил Кеплер. – Они у ворот, проходят ворота, уже на улице, все, уходят.
– Теперь императору потребуются все слова, – произнес рабби Ливо.
– С бабочками все идет превосходно, – с надеждой произнес Кеплер.
– Да, с бабочками все просто замечательно, – согласился Карел.
– Как бы замечательно с ними ни шло, – заметила Перл, – вечно они жить не будут.
– Нам следует дать вам отдохнуть, рабби. – Кеплер взял Карела на руки.
Перл пошла вперед вниз по лестнице, а за ней направился Кеплер с Карелом на руках.
– Когда в следующий раз поднимешься, Перл, – крикнул им вслед раввин, – принеси мне немного куриного бульона.
– Да-да, конечно!
Но прежде чем открыть входную дверь, Перл повернулась к двум друзьям и прошептала:
– Найдите Рохель. Она куда-то пропала.
27
Похороны павших состоялись, согласно Завету, как можно ближе ко дню смерти перед закатом. Похоронное общество – Хевра Кадиша – трудилось всю ночь после сражения, весь следующий день и вторую ночь. Богатые, бедные – все погибшие, включая Майзеля, самого богатого человека в Юденштадте, если не во всей Праге, удостоились одинаковых похорон, каково бы не было их положение. Каждого омыли в воде, в которой было размешано яйцо – символ начала и конца жизни. Ногти были обработаны палочками, волосы причесаны и убраны. Затем всех одели в рубашки, нижнее белье, полотняные саваны с воротниками. Вся погребальная одежда была белой. Гробы, из шести досок, были поставлены на солому, и за ними велся тщательный присмотр.
Рабби Ливо, сгорбленный, с повязкой на плече, провел похоронную службу и начал читать молитву: «Все, что ни делается Всемогущим, все к лучшему», пока гробы – из свежей сосновой древесины – опускались в могилы. Все скорбящие, которым одолжили рубашки, бросили в могилы три полных лопаты земли. А в похоронном зале был произнесен кадиш. Всю неделю ближайшим родственникам предстояло соблюдать шиву, сидя на полу.
А рабби пришлось заняться поисками Рохели. Карел разъезжал на своей телеге, Кеплер ходил по всему городу, оба расспрашивали о ней, но тщетно. Страшно подумать, что могло случиться с одинокой еврейкой, совершенно беззащитной, на улицах города. Кто-то предположил – деликатно и неохотно, что Рохель Вернер ранена и лежит где-то в пределах Юденштадта. Однако тщательный осмотр домов, проулков и даже туннелей Юденштадта ничего не дал. И наконец стало ясно, что Рохель могла так и не вернуться из Петржинского леса. Ибо дочери раввина все-таки вспомнили
– Кровь на юбке! – вскричал Зеев. – Этого не может быть! Ведь она беременна!
Йосель страшно побледнел и чуть не упал. Но заметила это лишь зоркая Перл.
Возможно, предположил кто-то, Рохель была так слаба, что не смогла убежать от дикого зверя, и он задрал ее. Или убил лесной человек. Или она просто заблудилась. Несколько человек, среди которых были дочери рабби Ливо и Йосель, отправились в Петржинский лес.
Они обшарили все кусты, все склоны холма, но тщетно звали: «Рохель, Рохель!» Йосель, который был много сильнее остальных, в своих поисках в одиночку направился в самые дебри. Когда наступил вечер и небольшому отряду настала пора возвращаться в город с пустыми руками, снова собравшись вместе, люди внезапно выяснили, что Йосель тоже пропал. Он исчез так загадочно, словно деревья к нему потянулись, заключили его в свои объятия и целиком поглотили.
Только тогда (а Зеев тем временем, отделившись от отряда, снова отправился искать свою жену, хотя было уже темно) дочери раввина с определенной двусмысленностью вспомнили о своей трапезе на холме. Да, Йосель тогда проходил мимо. Однако до того, вспомнили они, Рохель от них отстала и какое-то время они ее не видели. По сути, им даже пришлось ее покричать и поделиться грибами, ибо Рохель почти ничего не нашла. Лия также посчитала своим долгом упомянуть о том, что, когда Рохель чуть не утонула, ее спас именно Йосель. «А что она могла делать на берегу реки наедине с Йоселем?» – не желая отставать от сестры, осведомилась Мириам. Теперь, оглядываясь назад, Лия все увидела и поняла. Неясно, кто бросил первый камень, но недостойное предположение было сделано, и кто-то еще с ним согласился, сосредоточенно кивая и говоря: «Да-да, я тоже, тоже видела». Куда катился мир, если замужняя женщина ведет себя подобным образом?
Действительно, подтвердила Лия, Рохель с самого начала была какой-то странной, сиротой не из общины, да и на самом деле всего лишь наполовину еврейкой, что и могло объяснять ее низкое поведение. Конечно, это бабушка ее избаловала, испортила, и даже отец Лии, рабби, испытывал к ней определенную слабость. Когда Зеев снова присоединился к отряду, никто не стал распространяться о своих подозрениях. Они вернулись с холмов без Йоселя, однако мужья рассказали обо всем своим женам, те – своим подругам, те – своим мужьям, те – своим друзьям и так далее. Новости передавались у входа в шуль, в лавке у мясника, в пекарне – и даже христиане вскоре обо всем узнали, ибо слухи распространялись подобно стайке шустрых мартышек, прыгающих с дерева на дерево. Вскоре вся Прага болтала о том, что Йосель и Рохель сбежали вместе. Только Перл и Йегуда наотрез отказывались об этом говорить. А Зеев, верный супруг, попросту не желал верить злонамеренной и пагубной сплетне.
Евреи хоронили своих мертвецов и искали Рохель. А бабочки в замке уже не летали так радостно и привольно, как раньше. Это просто жара, убеждал себя Келли и рассчитывая, что через несколько дней все станет как прежде. Однако вскоре Ди обнаружил первую мертвую бабочку. Крылья несчастной были аккуратно сложены на тельце, словно смерть стала для нее всего лишь отдыхом от полета. Ди быстро подобрал бабочку и спрятал ее в рукав своего камзола, всем своим видом показывая, что нагнулся лишь затем, чтобы внимательно изучить цветочные лепестки. Алхимик никоим образом не желал суетиться и выказывать волнение. С нарочитой неспешностью, напевая себе под нос какую-то английскую песенку, он выбрался из-под сеток и, невозмутимый, покинул зал Владислава. Сохраняя выдержку, Ди пересек внутренний двор и направился к лаборатории, делая вид, что наслаждается роскошью ясного солнечного дня.