Книга суда
Шрифт:
– Давай.
– Тогда рассказывай. Ты вчера о приказе упоминал, только я не очень поняла. И я вернусь, Рубеус, не по приказу, а потому что ты сказал, что я тебе нужна. Но если ты снова сделаешь мне больно, я тебя убью. Это вкратце о том, что было вчера. Теперь давай сначала, только по порядку. Хорошо?
Хорошо. Замечательно. Великолепно. Настолько, что страшно поверить.
– С тобой все нормально?
Нормально. Почти нормально, немного сумасшествия и эйфории, а в целом более чем нормально. Подписанное Карлом распоряжение в кармане куртки, слегка измято. Коннован читает, нахмурив лоб, вникая в каждую
– Значит, инициатива Карла, да? А он не сказал, почему? Нет, ты не думай, что я против, но… просто причины понять хочу. Это ведь не игра, Рубеус? Очередная комбинация. Я тебе верю, но… Карл, он иногда поступает… и я не знаю, кому можно верить.
– Мне. Пожалуйста, Коннован, я не знаю, игра это или нет, но обидеть тебя не позволю.
Никогда и никому, но это прозвучало бы несколько хвастливо. Кивок, улыбка, легкое пожатие плечами. Ее движения отвлекают… не сейчас, не о том мысли, совершенно не о том.
Думать о Карле, о вчерашнем разговоре, было же что-то важное, о чем нельзя молчать. Честный выбор, честная игра.
– Мне нужно пару недель. Ну, передать дела, думаю, Брик справится… если, конечно, сворачивать не начнут, тогда придется задержаться. Ты же понимаешь, что нельзя просто взять и бросить, - это уже почти извинение, и в другое время Рубеус принял бы, и пару недель, и пару месяцев. Черт побери, он ждал бы столько, сколько понадобится, но не сейчас.
– Пару недель - это же недолго…
– Долго. Конни, ты соберешь свои вещи и уйдешь со мной. Сегодня. Сейчас. Карл просил передать… точнее, спросить у тебя, кто такой Серж.
– Серж? Он… он вернулся, да?
Вопрос-утверждение. Черт побери, да что с ней произошло, одно слово, одно имя и нет больше улыбки, точнее есть, но… беспомощная, растерянная, испуганная.
Вот именно, страх. Явный, застарелый, берущий начало в Проклятых землях, в той боли, которую ей пришлось пережить. Дрожащие пальцы, дрожащие руки, дрожащие ресницы.
А он понятия не имеет, что сказать и успокоить.
– Почему он вернулся? И когда?
– Две недели назад. Конни, не надо…
– Бояться? Я не боюсь. Я останусь и убью его. Я должна его убить.
– Она произнесла это с такой убежденностью, что стало по-настоящему жутко.
– Почему ты не спрашиваешь, откуда эта ненависть? Или знаешь? Карл рассказал? Наверное, он должен был предупредить, с чем ты имеешь дело, он всегда предупреждает, объясняет… любит объяснять.
Всхлип. Твою мать…
– В Хельмсдорфе безопасно.
– Нет. Серж достанет. Не важно где, если жив, то достанет. Просто ждет, выбирает момент, чтобы подойти поближе. Но ты ведь защитишь меня, правда? Ты обещал защитить.
– От чего, Конни. Пожалуйста, расскажи, я должен знать, с чем, то есть с кем имею дело.
Идиотски звучит, не те слова, но другие на ум не приходят.
– Рассказать?
– она вдруг оскалилась.
– Что тебе рассказать? Как он меня насиловал? Или как шкуру сдирал и кости выламывал? Или как бросил подыхать, пришпилив саблей к земле, моей же саблей, как бабочку. Солнышко встает и поджаривает, медленно-медленно… воняет паленым, только не до запахов, потом что жить хочется. Очень хочется.
Коннован отвернулась.
– Дождь начался. Там другие дожди, вода повсюду и на небе тоже, солнце тонет и вроде бы есть шанс выжить.
– Не знаю, - обнять, успокоить, защитить. Она не сопротивляется, доверчиво кладет голову на плечо и просит:
– Убей его, пожалуйста.
Коннован
Зачем я рассказала ему? Дура, трижды дура. У Рубеуса такое лицо, что… мне страшно. Сейчас он уйдет, и я снова останусь одна. Я не хочу, я… пистолет где-то здесь валяется, будет не больно, дуло к виску и на спусковой крючок.
Почему он не уходит? Время тянет? Не решается сказать, что такая я не нужна, вещь, которую использовал кто-то другой. Наверное. А уйти самой не хватает сил. Сижу, ловлю секунды, если закрыть глаза, то можно представить, будто все так же хорошо, как и полчаса назад, в конце концов, полчаса - это же немного. От Рубеуса пахнет мылом и немного спиртом, волосы мокрые, а на щеке тонкие белые шрамы вчерашних царапин. Рубеус рассеянно касается губами виска и шепчет.
– Прости…
Против всякой логике холодный ком страха в груди разрастается, вытесняя все прочие чувства.
– В Хельмсдорфе он до тебя не доберется. Никто не доберется.
Наверное, Рубеус, прав, но страх живет сам по себе, отдельно от разума. Он питается тенями, шорохами, звуками, тяжелыми снами, в которых я снова задыхаюсь в грязи, или ползу, пытаясь убежать от неминуемой смерти. Засыпать страшно, и я не сплю. Страшно оставаться одной - хожу за Рубеусом по пятам, наверное, это его раздражает, но он молчит, а я стараюсь быть как можно незаметнее. Мне просто нужно, чтобы он был рядом, а у него столько дел и… и я ему больше не нужна. Он вежливый и чужой, он избегает прикасаться ко мне, и заговаривает только на отвлеченные темы. Добрый вечер… погода сегодня хорошая… замечательно выглядишь…
Какая милая ложь, и страх, укоренившийся где-то внутри, нашептывает, что когда-нибудь Рубеусу надоест быть вежливым, когда-нибудь я вынуждена буду уйти из Хельмсдорфа и тогда… пистолет проще. Быстрее. Милосерднее.
За окном ночь. Лето в разгаре и почти тепло, пахнет талым льдом и немного сеном, этот запах совершенно не соответствует снежно-голубому великолепию Альп, но странным образом успокаивает, убаюкивает… спать нельзя… нельзя спать. Если пересесть поближе к окну, то холод прогонит сон. И стул перетащить. Он неудобный, точно не засну. Рубеус с мрачным выражением лица наблюдает за моими действиями. Под его взглядом неуютно, и я задеваю низкий столик. Воздушно-стеклянное нечто - то ли ваза, то ли чаша - скатывается вниз, разлетаясь на тысячи цветных осколков. Рубеус молча встает и отбирает стул.