Книга судьбы
Шрифт:
– Почему вы одна? – спросил водитель. – Где ваш муж? Вы не сможете одна, без него, поместить детей в больницу.
– Смогу! Придется – иначе я их потеряю.
– То есть у них нет отца?
– Нет! – отрезала я.
И отвернулась, обозленная на весь свет.
Доехав до больницы, тот человек выскочил из машины и подхватил на руки Сиамака. Я взяла Масуда, и мы вбежали в отделение скорой помощи. Едва доктор увидел детей, он нахмурился и попрекнул меня:
– Что ж вы так затянули?
Он взял у меня Масуда, который к тому времени лишился
– Доктор! – взмолилась я. – Сделайте что-нибудь, ради Аллаха!
– Сделаем все, что в наших силах, – обещал он. – Идите в приемный покой, заполните бумаги. Все в руках Аллаха.
Человек, который привез нас в больницу, поглядел на меня с таким состраданием, что слезы хлынули сами собой. Я села на скамью, уронила голову на руки и зарыдала. Случайно мой взгляд упал на мои ноги: Аллах! Я так и выбежала из дома в тапочках. Не удивительно, что на улице я все время спотыкалась.
Больница потребовала плату за лечение. Тот человек сказал, что у него есть при себе деньги, но я отказалась от его помощи. Я отдала больничному клерку наличные, что были у меня при себе, и обещала принести остаток с утра. Сонный клерк поворчал, но согласился. Я поблагодарила человека, доставившего нас в больницу, и сказала ему, чтобы он ехал дальше по своим делам. А сама я побежала обратно в палату.
На больничных койках мои дети казались такими маленькими и слабыми! Сиамаку уже поставили капельницу, но у Масуда никак не могли найти вену. Ему втыкали иголки и в руки, и в ноги, но ребенок в глубоком обмороке ничего не чувствовал, не издавал ни звука. Всякий раз, как в него вонзали иглу, мое сердце прободал острый нож. Я прикрыла рот ладонью, чтобы не вырвался вопль: нельзя было отвлекать врача и медсестер. Из-под завесы слез я смотрела, как медленно умирает мое любимое дитя. Не знаю, каким движением я привлекла взгляд врача, но он меня заметил и жестом велел сестре вывести меня из палаты. Медсестра обхватила меня рукой за плечи и ласково, но решительно вытолкала в коридор.
– Сестра, что это? Я потеряла этого ребенка?
– Нет, госпожа. Не расстраивайтесь прежде времени. Молитесь. С соизволения Господа, он выздоровеет.
– Ради Аллаха, скажите правду! Ему очень плохо?
– Конечно, сейчас он в плохом состоянии, но если мы сумеем попасть в вену и поставить ему капельницу, то есть надежда.
– Значит, все эти врачи и сестры не сумели найти у ребенка вену?
– Госпожа, вены у детей очень тонкие, а при температуре, когда ребенок потерял много жидкости, найти вену еще труднее.
– Что мне делать?
– Ничего. Сидите здесь и молитесь.
Все это время каждым ударом сердца я взывала к Господу, но до той минуты не имела возможности закончить хоть одну фразу, тем более произнести молитву. Мне нужно было вдохнуть воздух. Увидеть над головой небо. Я не могла говорить с Богом, не подняв головы к небесам. Мне казалось, только так я предстою Ему.
Я вышла на улицу, холодный предутренний ветер овеял лицо. Я поглядела на небо – там все еще тьмы было больше, чем света. Несколько
– Господь, я не знаю, зачем Ты приводишь нас в этот мир. Я всегда старалась смиренно принимать твою волю, но если Ты заберешь у меня детей, не останется ничего, за что бы я должна была Тебя благодарить. Не прими это за кощунство, но это будет несправедливо, о Аллах! Молю Тебя, не отнимай их! Пощади!
Я сама не понимала, что говорю, но чувствовала, что Он слышит и понимает все.
Вернувшись внутрь, я приоткрыла дверь в палату. Капельницу подсоединили к стопе Масуда и надели ему на ногу гипс.
– Что это? У него сломана нога?
Доктор усмехнулся:
– Нет, ханум! Мы надели ему гипс, чтобы он пока не шевелил ногой.
– Как он? Он поправится?
– Подождем – увидим.
Я металась от одной койки к другой. Масуд чуть шелохнул головой, Сиамак тихонько простонал – ко мне вернулась надежда. Утром, в половину девятого, детей перевели из реанимации в общее отделение.
– Благодарение Аллаху, они вне опасности, – сказал врач. – Но надо за ними хорошо смотреть: главное, чтобы капельница не выскочила.
Труднее всего было удержать Сиамака, чтобы он не вырвал из руки иглу.
Матушка, госпожа Парвин и Фаати в панике примчались в больницу. При виде внуков матушка ударилась в слезы. Сиамак не унимался, его все время кто-то должен был держать за руку. Масуд все еще был очень слаб. Час спустя приехал и отец. Он поглядел на Сиамака с такой печалью, что у меня заболело сердце. Едва завидев отца, Сиамак протянул к нему руки и захныкал. Но ласки и поцелуи моего отца быстро успокоили ребенка, и через несколько минут он заснул.
Родители Хамида привезли с собой Мансуре и Манижэ. Матушка поглядывала на них искоса и шпыняла их. Пришлось мне остановить ее сердитым взглядом: они и без того была огорчены и растеряны. Все вызвались дежурить вместе со мной – Мансуре, Фаати, госпожа Парвин и Манижэ, но я предпочла помощь госпожи Парвин. Фаати сама еще ребенок, Мансуре нужно было смотреть за собственным сыном, а с Манижэ у нас особой взаимной любви не было. Госпожа Парвин осталась в больнице на всю ночь. Она держала Сиамака за руку, а я сидела над Масудом, обхватив его руками и уронив голову ему на ноги. Он тоже со второй половины дня сделался беспокойным и капризным.
После трех тяжелых дней и изнурительных ночей в больнице мы вернулись домой. Все трое изрядно потеряли в весе. Я не спала четыре ночи и, когда глянула в зеркало, увидела черные круги под глазами и впалые щеки. Госпожа Парвин сказала: прямо как любительница опиума. Она и Фаати поселились пока у меня. Я выкупала детей, потом долго стояла под душем. Хотела смыть с себя страдания этих дней, но знала, что воспоминание будет меня преследовать всегда и до конца своих дней я не прощу Хамиду его отсутствие в такой момент.