Книга судьбы
Шрифт:
– Не обращайте внимания, – попросила я. – Скажите, кого же вы видели?
– Мать Парванэ!
– Ради Аллаха, это правда? Где вы ее видели?
– Все в свое время. Вон вода кипит. Завари чай, и я тебе все расскажу. Нынче утром я шла по улице за парком Сепах Салар, хотела обувь себе купить. И сквозь витрину увидела женщину, похожую на госпожу Ахмади. Поначалу я не была уверена. Она, по правде говоря, заметно состарилась. Сколько уже времени прошло с тех пор, как мы были знакомы с этой семьей?
– Почти семь лет.
– Я вошла в магазин и присмотрелась получше. Да, это была госпожа
– И обо мне тоже? – заволновалась я.
– По правде говоря, сама по себе – нет. Но я подвела к этому разговор, сказала, что часто тебя вижу, что ты замужем и с детьми. Она ответила: “В той семье это был единственный человек, с которым стоило общаться. Муж говорит, что и ее отец – хороший, достойный человек, но я никогда не забуду, как обошелся с нами ее брат. Он опозорил нас перед всеми соседями. Никто никогда не говорил с моим мужем в таком тоне, а уж в каких вещах он посмел обвинить бедняжку Парванэ! Мой несчастный муж едва не лишился чувств. Мы не могли смотреть соседям в глаза, вот и пришлось скорее переехать. А моя Парванэ жизнь бы отдала за эту девочку. Вы себе представить не можете, сколько она плакала и все повторяла: ‘Они убьют Масум!’ Парванэ ходила к их дому и не раз, но мать Масумэ не позволила им повидаться. Бедное мое дитя: тяжелый это был для нее удар!”
– Я видела однажды, как она подошла к двери, а мать не пустила ее ко мне, – подхватила я. – Но не знала, что она приходила еще.
– Вроде бы она даже пыталась пригласить тебя на свою свадьбу. Оставила для тебя пригласительную открытку.
– Вот как? А мне не передали. О Аллах, что же это за люди! Почему они мне не сказали?
– Наверное, твоя мать боялась, как бы ты не стала переживать все заново – вспомнишь увлечение тем юношей…
– Вспомню увлечение? При двух-то детях? – фыркнула я. – Вот я им покажу! Сколько можно обращаться со мной, словно с девчонкой?
– О нет, – сказала госпожа Парвин. – Это было давно, когда еще и Масуд не родился. Года четыре тому назад.
– Парванэ уже четыре года замужем?
– Ну, разумеется! И так долго девку мариновали.
– Глупости какие! Сколько ей было лет?
– Вы же ровесницы, а ты уже семь лет замужем.
– Меня, несчастную, выдали замуж насильно. Швырнули в колодец. Но не всем приходится проходить через такое. За кого же она вышла замуж?
– Она вышла замуж за внука тети своего отца. Ее мать говорит, после школы у нее появилось множество женихов, но в конце концов она выбрала своего троюродного брата: он работает в Германии.
– Она теперь живет в Германии?
– Да, она переехала туда после свадьбы, но на лето обычно приезжает сюда, к родным.
– У нее есть дети?
– Да, ее мать говорила – дочке уже три года. Я рассказала госпоже Ахмади, как долго ты искала Парванэ, как сильно скучала по ней, и что твой брат совсем сошел с круга и теперь никому не страшен, разве что себе самому. Наконец мне удалось выпросить у нее телефон, хотя и не слишком-то охотно она мне его дала.
Мысли улетели в прошлое, на семь
Мне было ужасно неловко звонить ее матери. Я не знала, как с ней заговорить. И все же я набрала этот номер. Когда я услышала ее голос, в горле застрял ком. Я кое-как назвалась, сразу сказала, что понимаю, какая это дерзость – звонить ей. Я сказала, что Парванэ была моей самой близкой подругой, единственной моей подругой. Сказала ей, как мне стыдно за все, что произошло, и просила простить мою семью. Я сказала ей, что мечтаю вновь увидеться с Парванэ, что мысленно я по-прежнему часами с ней разговариваю, что не проходит и дня, когда бы я не вспомнила о ней. Я продиктовала госпоже Ахмади мой телефон, чтобы Парванэ позвонила мне, когда в следующий раз приедет в Иран к родным.
При двух непоседливых мальчишках и множестве домашних дел и обязанностей готовиться к выпускным экзаменам было не так-то легко. Приходилось учиться по ночам, уложив детей. Вернувшись домой незадолго до рассвета, Хамид заставал меня над учебниками, удивлялся и хвалил за упорство. Экзамены я сдала вскоре после того, как Сиамак сдал свои, и наконец-то моя давняя мечта осуществилась, такая незатейливая мечта, нечто само собой разумеющееся для многих моих сверстниц, которым не приходилось ради этого столько страдать и трудиться.
Деятельность Хамида меж тем становилась все более сложной и опасной. Он даже разработал систему тревожных сигналов и продумал, какими путями легче, случись что, удирать из дома. Хоть я и не знала, чем занята и что затевает его группа, я чувствовала эту постоянно нависавшую угрозу. После той непонятной поездки и затянувшегося отсутствия организация, по-видимому, сплотилась, определила свои цели и стала более четко работать. А в новостях появлялись сообщения о происшествиях, которые, как я догадывалась, имели какое-то отношение к этим людям. Но я ничего толком не знала да и не хотела знать. Неведение облегчало мне жизнь, смягчало страх, в особенности страх за детей.
Как-то летом в шесть утра зазвонил телефон. Хамид успел к нему раньше меня. Он произнес едва ли два слова и тут же повесил трубку, но его лицо вдруг стало бледным, испуганным. С минуту он стоял на месте, пытаясь овладеть собой, а я стояла напротив, со страхом глядела на него и не отваживалась задать вопрос. Хамид заметался, кинул в вещевой мешок какие-то вещи и прихватил все деньги, что имелись в доме. Стараясь сохранять спокойствие, я тихо спросила:
– Хамид, вас выдали?
– Думаю, да, – откликнулся он. – Пока еще непонятно, что произошло. Одного из наших арестовали. Все передислоцируются.
– Кого арестовали?
– Ты с ним незнакома. Он принят недавно.
– Он знает тебя?
– Не под настоящим именем.
– Ему известно, где мы живем?
– К счастью, нет. Здесь мы никогда не проводили собрания. Но могут взять и других. Не впадай в панику. Ты ни к чему не причастна. Переезжай к родителям, если там тебе будет спокойнее.