Книга тайных желаний
Шрифт:
— Оставьте нас, — приказал отец, но мы, конечно, не послушались, лишь отошли от перил и напрягли слух. — Ты сам его видел? Точно он, ты уверен?
— Я собственными глазами наблюдал за тем, как он опустошает мой сад. К тому же твой сынок не дал мне усомниться. Он орал: «Смерть подлецам и богатеям! Смерть Ироду Антипе! Смерть Риму!» — Голос Нафанаила сорвался на крик: — «Я Иуда бен-Матфей!»
Я набралась храбрости подкрасться к самому краю балкона. Отец стоял спиной к Нафанаилу, пытаясь совладать с собой. Нет ничего хуже для женщин, чем быть отвергнутой, для мужчины
Когда он снова повернулся, его лицо напоминало маску. Он принялся расспрашивать Нафанаила о каждой детали: сколько человек тот видел, в котором часу они появились, на лошадях или пешком, в какой стороне скрылись. Пока он выяснял подробности, место стыда занял гнев.
— Есть причина, по которой Иуда из кожи вон лезет, называясь твоим сыном, — продолжал Нафанаил. — Он хочет навлечь на тебя немилость Ирода Антипы. Если это случится, Матфей… если ты потеряешь влияние на Антипу и не сможешь исполнять условия нашего договора, тогда к чему мне все это?
Неужто Нафанаил угрожает разорвать помолвку? О, Иуда, как ты умен! Конечно, Антипа не потерпит такого поведения от сына своего советника. Это вобьет клин между тетрархом и его подручным, лишит отца возможности выполнить свою часть сделки!
— Иуда мне не сын, — подал голос отец. — Не моя плоть и кровь: он приемыш, взятый из семьи жены. С этого дня он мой враг. Чужой мне. Если придется, я объявлю об этом перед самим тетрархом Антипой.
Мне было страшно взглянуть на мать.
— Я прослежу, чтобы его наказали, — продолжал отец. — Ходят слухи, что Симон со своими людьми укрылся на горе Арбель. Я пошлю солдат прочесать каждую расщелину, перевернуть каждый камень.
Работник рядом с Нафанаилом, тот, что принес ветвь, нервно поежился. «Пусть он окажется соглядатаем Иуды. Пусть предупредит брата», — мысленно взмолилась я.
Отец постарался на славу, усмиряя Нафанаила. Боюсь, даже хватил лишку. После ухода бен-Ханании отец удалился к себе в кабинет, а мать затащила меня в родительские покои. Когда дверь за нами закрылась, начался допрос.
— Зачем Иуде понадобилось совершать этот ужасный поступок? — кричала мне мать. — Зачем он назвал свое имя? Разве он не понимает, что настраивает Ирода Антипу против твоего отца? Неужели Иуда хотел наказать Матфея ценой собственной жизни?
Я молчала в надежде, что скоро она оправится от потрясения и тревоги, поток вопросов иссякнет и все будет кончено.
— Ты виделась с Иудой? Это ты его подговорила?
— Нет. — Ответ последовал слишком быстро. Ослушание удавалась мне куда лучше, чем заметание следов.
Мать закатила мне оплеуху.
— Матфею не следовало потакать тебе. Больше никаких прогулок по холмам с Лави! До церемонии ты не покинешь пределы дома.
— Если она состоится, — парировала я.
Она подняла руку и ударила меня по другой щеке.
XXII
В тот же день, когда последние неяркие лучи заката ложились на долину, мы с Йолтой вновь поднялись на крышу. На щеках у меня алели следы материнских пощечин. Тетя провела по ним кончиком
— Иуда говорил тебе, что собирается сжечь рощу Нафанаила? — спросила она. — Ты знала?
— Он поклялся расторгнуть мою помолвку, но я не думала, что он зайдет так далеко. — Я понизила голос: — Хоть и радуюсь тому, что он сделал.
По вечерам уже холодало. Йолта нахохлилась, словно птица, и закутала сгорбленные плечи шарфом.
— Объясни мне, как тебе поможет уничтожение фиников?
Тогда я рассказала ей о сделке между отцом и Нафанаилом.
— Понимаю. Иуда рассчитывает, что отец потеряет благосклонность Антипы и Нафанаил расторгнет соглашение. Да, хитро задумано.
Впервые я ощутила привкус надежды. Но потом сглотнула, и надежда испарилась. Я думала о желании, записанном в чаше, о своем лице внутри крошечного солнца. Я цеплялась за эти образы, которые могли спасти меня, сама не знаю как, и все же сомнения не отпускали.
Я так отчаянно нуждалась в помощи, что рассказала Йолте о видении с диском.
— Ты думаешь, это знак, что я смогу избежать этого брака и мои мечты осуществятся? — Я замерла в ожидании ответа. Ярко светила луна. Крыша, небо и дома, теснящиеся на улице, словно стали стеклянными.
— Неисповедимы пути Господни.
Йолта была настроена скептически, что явствовало не только из уклончивости сказанных слов, но также из того, как она скривила рот, произнося их.
— Разве подобное видение предрекает жизнь в безвестности и печали в доме Нафанаила? Нет, оно должно вселять надежду, — настаивала я.
Тетя выразительно посмотрела на меня. Ее зрачки сжались в крошечные темные точки.
— Твое видение будет значить все, что тебе захочется. В нем заключен тот смысл, который ты в него вложишь.
Я уставилась на тетку, сбитая с толку и встревоженная:
— Зачем Господу посылать мне видение, если в нем нет иного смысла, кроме того, что я сама вложу?
— А если смысл в том, чтобы заставить тебя саму искать ответ?
Как же зыбко, как смутно.
— Но… тетя, — только и промямлила я.
Дано ли нам предугадать пути Господни? Действительно ли предопределена наша судьба, судьба избранного им народа, или мы сами должны вложить смысл в происходящее? Возможно, все устроено не так, как я думала. Абсолютно все: небеса, бескрайняя черная громадина, и сияющий, но хрупкий мир. Слова Йолты разрушили мою уверенность в Господе и его деяниях. Она не выдержала и дала трещину.
XXIII
Когда на куске полотна оставалось всего два пластины, мы с Лави вопреки материнскому запрету выскользнули из дома и направились к пещере, где я зарыла свитки. Небо, серое и тяжелое, хмурилось. Задувал ветер. Лави умолял меня не ходить, однако я уговорила его: помня, какое значение он придает всяким знамениям, рассказала, будто видела во сне, как гиена выкопала мои сокровища, и мне необходимо убедиться, надежно ли они спрятаны. Это была бесстыдная ложь. Я действительно беспокоилась о своих записях и чаше, но в пещеру меня тянуло по другой причине: я надеялся увидеть Иисуса.