Книга утраченных сказаний. Том I
Шрифт:
Художественное произведение не висит в воздухе: оно принадлежит определенной эпохе в жизни автора и его окружения. Поэтому представляется необходимым назвать некоторые даты и привести некоторые факты из жизни Толкина, современные замыслу и написанию Книги Утраченных Сказаний.
Первое свидетельство о прозаических опытах Толкина на сюжет, впоследствии известный нам и из Книги Утраченных Сказаний, и из Сильмариллиона — это письмо, написанное в октябре 1914 года и обращенное к невесте Толкина, Эдит Брэтт: «Среди всего прочего я пытаюсь пересказать одно из преданий [имеются в виду предания Калевалы, финского эпоса — С.Л, С.Т.] — а это великолепный сюжет, и исключительно трагический — в виде небольшой повести в духе сочинений Морриса [2] , со стихотворными вставками тут и там» [3] . Имеется в виду переработка истории Куллерво — источника истории Турина.
2
Уильям
3
Цит. по: The Letters of J. R. R. Tolkien. Ed. Humphrey Carpenter. — London: Unwin Paperbacks, 1990. (Далее — “Письма”).
4 августа 1914 года Великобритания вступила в войну. К тому времени Толкину оставалось доучиться год в Оксфордском университете. Он хотел сначала закончить учебу и только после этого пойти служить в армию. Летом 1915 года он сдает последние экзамены и, вступив в полк ланкаширских стрелков, проходит обучение. 22 марта 1916 года они с Эдит Брэтт венчаются, а в июне Толкин отправляется как офицер связи на фронт, во Францию.
От этого времени до нас дошли несколько стихотворений, связанных с содержанием Книги, поэтому К.Толкин счел возможным опубликовать их в своих комментариях к отдельным сказаниям.
Но уже в ноябре Толкин возвращается в Англию лечиться от «окопной лихорадки». Большую часть следующего, 1917 года, он проводит в госпитале. Именно к этому времени относятся самые ранние рукописные тексты некоторых из Утраченных Сказаний. В 1918 году, после заключения перемирия он возвращается с женой и сыном в Оксфорд и участвует в работе по составлению Большого Оксфордского Словаря вплоть до 1920 года, когда переезжает в Лидс, где забрасывает Книгу и принимается за Лэ о детях Хурина.
Хотя жизнь автора Книги Утраченных Сказаний богата событиями, ни в коей мере нельзя сказать, что Толкин — один из тех писателей, в книгах которых получают непосредственное отражение события жизни их создателя.
Толкин черпал вдохновение не в том, что происходит с ним, вокруг него, не в литературной традиции, а где-то «в ином месте», видимо, в легендарном elsewhere [4] . В этом смысле сам Толкин — прототип Эриола, а Книга Утраченных Сказаний — грезы того, кто грезит в одиночестве, а не с другими.
4
К. Толкин в своих примечаниях постоянно ссылается на дополнительные сведения, содержащиеся “elsewhere”, “в другом месте”. Это пресловутое “другое место”, кладезь еще неизвестных текстов, среди исследователей творчества Толкина стало притчей во языцех.
Цель, которую поставил перед собой автор Книги Утраченных Сказаний — создать «мифологию для Англии» — весьма несвоевременна и несовременна. Сам этот замысел как бы выводит Толкина за пределы английской литературы XX века, заставляя вспомнить о вершинных произведениях английского эпоса: Беовульфе, Смерти Артура, Королеве Фей, «библейской» дилогии Мильтона, а не о современных Толкину авторах и даже не о Моррисе, которому Толкин многим обязан и к книге которого Земной Рай возводят отчасти замысел обрамления и стиль Книги Утраченных Сказаний [5] . Однако в отличие от автора Беовульфа, Гальфрида Монмутского, Томаса Мэлори и Эдмунда Спенсера Толкин отказывается в полной мере черпать вдохновение в национальном предании и в национальной истории, а в отличие от Кюневульфа [6] и автора Потерянного Рая и Возвращенного Рая он не собирается обращаться к библейской традиции. Создавая «мифологию для Англии», Толкин приходит, скорее, к собственному варианту национального мифа и национальной истории, повествуя о «выдуманном историческом моменте» [7] нашего мира. Согласно черновикам Книги Утраченных Сказаний, Тол Эрэссэа — это остров Англия, мореход Эриол — отец легендарных Хенгеста и Хорсы, англосаксонских завоевателей кельтской Британии, а сама Книга хранится в дымоходе разрушенного дома в деревне Грейт-Хейвуд, бывшем Тавробэле. Сам Толкин писал о преданиях Сильмариллиона: «Они возникали в моем уме как нечто «данное», и по мере их появления проявлялись их взаимные связи» [8] .
5
В стихотворном романе Морриса некий мореход, приплывая на ранее неизвестный ему остров, выслушивает там множество легенд. В основном это пересказы античных мифов и фольклорных преданий.
6
Кюневульф — англосаксонский поэт конца VIII — нач. IX вв., предположительный
7
См. “Письма”, № 183.
8
Цит. по: Carpenter, Humphrey. Tolkien: A Biography. — London: Grafton, 1992. (Далее — Х.Карпентер).
Однако в форме, облекающей это в высшей степени оригинальное повествование, нельзя не узнать форму, давно и с большим успехом усвоенную английской литературной традицией: несколько повествователей по очереди рассказывают истории. В случае Толкина использование этой формы можно возвести через У. Морриса к Джеффри Чосеру, чье творчество находилось в сфере научных интересов Толкина. С другой стороны, ссылка на некую книгу (хранящуюся в дымоходе и написанную Эриолом “Книгу Утраченных Сказаний”), из которой автор почерпнул все свое повествование, — это общее место средневековой литературы, когда даже собственный, выдуманный автором сюжет подается как унаследованный из авторитетной традиции: так Мэлори ссылается на некую «Французскую Книгу», чтобы придать весомость наиболее оригинальным частям Смерти Артура. Таким образом, легенды, источником которых является воображение, подаются Толкином как утраченное — и вновь обретенное — наследие английской нации. См., например, стихотворение Веление Менестрелю (во второй части Утраченных Сказаний):
“Песнь, что пою я — лишь эхо невнятное Грез золотых, порождения снов, Сказ, нашептанный в часы предзакатные, Избранным душам завещанный зов”.К сожалению, мы лишены возможности ознакомиться с первым вариантом переработанной «Истории Куллерво», упомянутым выше. Однако к нему восходит одно из преданий Книги — сказание Турамбар и Фоалокэ (во второй части). Парадоксальным — или закономерным? — образом первое из прозаических (хотя прозаическое лишь отчасти) повествований опирается не на английский источник, а на финский эпос, Калевалу. И если стиль этого самого первого варианта сам Толкин определяет как «моррисовский», то в стиле позднейших вариантов — и Турамбара и Фоалокэ, и Нарн и Хин Хурин — ощущается влияние исландской саговой традиции. Однако история Турина оказывается единственным прозаическим повествованием Толкина, основной сюжет которого взят «не из Толкина». Можно сказать, что это первая и последняя точка опоры на какое — либо известное нам эпическое произведение.
Хронологически первым (хотя описанные в сказании события происходят ближе к концу цикла) из вошедших в Книгу текстов было Падение Гондолина, написанное в 1917 году, во время пребывания Толкина в госпитале. Будучи первым известным нам прозаическим произведением Толкина, Падение глубоко своеобразно и оригинально.
Казалось бы, столкновение с реальностью войны должно было безжалостно разрушить грезы «одинокого мечтателя». И в самом деле, «вполне разумно предположить, что центральная часть истории — великое сражение — кое-чем обязана тому, что пережил Толкин во время битвы на Сомме, точнее, его отклику на пережитое, поскольку сражение за Гондолин обладает героическим величием, совершенно несвойственным современной войне», — как пишет биограф Толкина, Х.Карпентер. В Падении Гондолина помимо общего трагического колорита тотальной войны присутствуют и весьма нетрадиционные образы — ломающие стены города железные драконы, внутри которых прячутся орки и чей жар можно «пополнить… лишь из огненных источников, что устроил Мэлько в своей стране» (пер. А.Хромовой) — вполне вероятно, что свое происхождение эти существа ведут от танков, появившихся в Первую мировую.
Но война, увиденная глазами художника, становится как бы катализатором художественного процесса, соприкосновение с действительностью оказывается путешествием в начало: падение города — это архетип, один из четырех сюжетов, которые, по мнению Борхеса, лежат в основе мировой литературы. И попытка проследить литературные источники Падения приводит нас непосредственно к корням европейской литературы — рассказу Энея о падении Трои в Энеиде Вергилия.
С другой стороны, падение города, в особенности — Трои, — это идеальное начало эпоса или эпического цикла, в особенности — английского. Со времен Гальфрида Монмутского англичане считали своим предком троянца Брута — от его имени Гальфрид произвел само название «Британия». Поэтому и средневековые английские историографические сочинения, и эпические произведения на сюжет matter of Britain начинались, как правило, с падения Трои.
Как только силы осады / иссякли у Трои, И рухнула крепость, / став прахом и пеплом…— таковы первые строки средневековой английской поэмы Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь, переведенной Толкином на современный английский. Таким образом, традиция для Толкина оказывается образцом, но следование ей гораздо глубже простого подражания…
История падения старого королевства и основания изгнанниками нового, история гибели и возрождения надежды осталась одной из важнейших толкиновских тем, войдя в его «атлантический» миф — историю Падения Нумэнора и основания Королевств Изгнанников.