Книга утраченных сказаний. Том I
Шрифт:
В этом сумраке боги обошли север и юг, увидев немногое; в этих краях нашли они великий холод и одиночество, и власть Мэлько, что все набирала силу; но Мэлько и его слуги рыли на севере, строя мрачные залы Утумны, ибо и не думал он поселиться среди других, хотя и притворялся на время, будто относится мирно и дружественно к остальным.
Теперь, когда кругом стояла тьма, Аулэ убедил Мэлько возвести две башни — на севере и на юге, на каждую из которых хотел он поместить по великой светильне. Их сделал Аулэ сам, из золота и серебра, а Мэлько сотворил столпы и были они очень высоки и светились подобно бледно — голубым кристаллам; и когда Аулэ ударил по ним рукой, они зазвенели, словно металлические. Они поднимались сквозь нижний слой воздуха, достигая Ильвэ и звезд. Сказал Мэлько, что сделаны они из неразрушимого материала великой прочности, который сотворил он
Теперь при свете огня странствовали они по востоку и западу, и восток был холмистой пустошью, а запад — сосредоточием великих морей мрака, так что собрались боги на Сумеречных Островах и стояли там, разглядывая западные пределы, как вдруг светильни севера и юга замигали и рухнули, и когда они упали, воды поднялись вокруг островов.
Тогда не поняли боги, что произошло, а случилось так, что пламя тех светилен растопило предательский лед столпов Мэлько — Рингиля и Хэлькара, и огромные потоки воды хлынули от них в Тенистые Моря. Столь велико было таяние, что хотя эти моря были поначалу невелики, зато чисты и теплы, ныне стали они черными и огромными, и легли над ними туманы и глубокие тени, ибо громадные холодные реки влились в них. Так были низвергнуты с высоты великие светильни, и гром их падения сотряс звезды, и часть их света снова расплескалась по небу, но большая — вылилась на землю, став причиной появления пожаров и пустынь, ибо велика была сила того огня, покуда не собрался он в озера и пруды.
Тогда настало время первой ночи, и длилась она бесконечно долго; а валар весьма разгневались на предательство Мэлько. Поднявшись и бурля возле самых ног, грозили захлестнуть их сумеречные моря, что уже сокрыли в своих волнах множество островов.
Тогда Оссэ, ибо Улмо не было там, призвал к себе оарни и, объединив свои усилия, повлекли они остров, на котором стояли валар, из тех вод на запад, пока не достигли Эрумана, чьи высокие берега сдержали злой потоп; и то был первый прилив.
Тогда рек Манвэ:
— Теперь построим же мы спешно жилище, что станет защитой от зла.
И отправились они в Арвалин и узрели огромную равнину, что простиралась на бесчисленные лиги, достигая самих Внешних Морей. Это место, по словам Аулэ, вполне подошло бы для великого строительства и для создания прекрасных царств; для того валар и весь их народ сначала собрали самые громадные скалы и камни Арвалина и соорудили огромные горы между ним и той равниной, которую назвали они теперь Валинор, или Страна Богов. Поистине, сам Аулэ трудился семь веков по слову Манвэ, воздвигая Таниквэтиль, и рокот наполнил сумрак мира, и Мэлько услышал шум их работы. По причине их долгих трудов стала долина Эрумани весьма широкой и на диво ровной, ведь убрали они все камни и скалы, что были там; а горы Валинора поднялись нерушимы и неприступно-высоки. Увидев, наконец, эту мощную крепость меж Валинором и миром, боги вздохнули спокойно; но Аулэ и Тулкас поспешили в мир со многими из своего народа и принесли сюда, что смогли: мрамор и камень, железо, золото, серебро, бронзу и прочие всевозможные вещества, которые сложили на равнине, и Аулэ принялся за работу.
Но вот молвил он:
— Негоже работать в этом мраке, и злым было деяние Мэлько, которое разрушило прекрасные светильни.
Варда же ответствовала ему, говоря:
— Немало еще света осталось и в воздухе, и того, что разлился по земле.
И она пожелала собрать его вновь и поставить маяк на Таниквэтиль. Но Манвэ не пожелал, чтобы с небес собрали остатнее сияние, ибо и без того уже сгустилась тьма ночи, но по его просьбе Улмо поднялся из глубин и направился к блистающим озерам и прудам, наполненным сиянием. Там собрал он реки света в большие сосуды, пустив снова воды на их место, и с этим вернулся в Валинор. Там свет этот вылили в две огромные чаши, что сотворил Аулэ, работая во мраке, к возвращению Улмо, и были они названы Кулуллин и Силиндрин.
Потом в срединной долине выкопали они две огромные ямы и, хотя разделены они лигами, все же недалеки друг от друга в сравнении с безбрежностью этой равнины. В одну из них поместил Улмо семь золотых самородков, добытых им из самых потаенных
Но во вторую яму бросили они три огромных жемчужины, что Оссэ нашел в Великом Море, и вслед за ними Варда положила туда маленькую звезду, и они покрыли все это пеной и белыми туманами, а сверху слегка присыпали землей, а Лориэн, что любит сумерки, трепещущие тени и душистые запахи, несомые вечерними ветрами, владыка снов и видений, сел рядом и беззвучно и быстро нашептывал, пока его духи наигрывали едва слышные мелодии подле него, и казалось, словно в темноте, от далеких жилищ, доносится эта музыка; и боги поливали тот холм реками белого сияния и серебряного света, которым Силиндрин был наполнен до краев — и когда они окончили работу, был Силиндрин все еще полон.
Тогда явилась Палуриэн, Кэми, владычица Земли, супруга Аулэ, мать владыки лесов, и плела заклинания над этими двумя холмами, творя таинственные чары жизни и роста, чары юных листьев, цветения и созревания плодов, однако ни слова об увядании не было в этой песне. Закончив петь, надолго умолкла она, размышляя; валар же восседали вокруг этого места, и темна была равнина Валинора. Но вот прошло время, и во мраке вспыхнул, наконец, яркий золотой проблеск, и крик радости и хвалы вырвался у всех валар и у тех, кто был с ними. И вот, из того места, куда пролилась влага Кулуллина, поднялся тонкий побег, и от его коры лилось бледно — золотое сияние; и росток поднимался ввысь, и спустя семь часов вздымалось на том месте могучее древо, такое, что все валар и их народ могли усесться под его ветвями. Стройным и высоким было то древо, и ничто не могло пробить его гладкую кору, которая испускала слабый золотистый свет по всей его огромной высоте. Его прекрасные ветви простирались во все стороны, и золотистые почки набухали на всех побегах и веточках, и из них появлялись ярко — зеленые листья, чьи края светились. Немало дивного света давало то древо, но на глазах у валар в великом изобилии распустились на нем цветы, так что скоро все его ветви покрылись колеблющимися гроздьями золотых цветов, подобных мириадам висячих светильников, горящих огнем, и свет сочился с их кончиков и капал на землю с благозвучным звоном.
И боги вознесли хвалу Ване и Палуриэн и возрадовались в свете, говоря им:
— О, воистину прекрасно сие древо, и должно ему иметь свое имя.
И Кэми молвила:
— Пусть зовется оно Лаурэлин, ибо ярки его цветы и прекрасна музыка его росы.
Но Вана пожелала назвать его Линдэлоксэ, и оба имени остались.
И прошло двенадцать часов с тех пор, как показался первый побег Линдэлоксэ, и в сей час вспышка серебряного света пронзила золотистое сияние, и валар узрели росток, поднимающийся из того места, куда пролилась влага Силиндрина. Нежно-белая кора его мерцала, словно жемчуг, и подымался он так же быстро, как Лаурэлин, и пока он рос, сияние Лаурэлин убывало, и свет его цветов стал тусклее, пока древо не засветилось слабо, так, словно заснуло; но вот другое выросло теперь — такое же высокое, как Лаурэлин, и был его ствол еще стройнее и изящнее, а кора — как шелк, но ветви росли чаще, сплетаясь плотнее, побеги кустились гуще, и выпустили они потоки голубовато — зеленых листьев, подобных наконечникам копий.
И взирали валар в изумлении, но Палуриэн рекла:
— Не закончился еще рост этого древа.
И пока она говорила, древо расцвело, и соцветья его не висели гроздьями, но были как отдельные цветы, и каждый рос на тонком стебле, что качались согласно, и были те цветы как сребро, жемчуг и блистающие звезды, и горели они белым огнем; и казалось, словно у дерева бьется сердце, его сверкание трепетало, нарастая и убывая. Свет подобно жидкому серебру сочился от его ствола и стекал на землю, и по равнине разлилось великое свечение, хотя не было оно таким ярким, как свет золотого дерева, а из-за огромных его листьев и из-за биения его внутренней жизни беспрерывно трепетали тени в озере его сияния, тени весьма четкие и черные; тогда Лориэн не мог сдержать радости и даже Мандос улыбнулся. Но молвил Лориэн: