Книга вторая Упрямый доходяга
Шрифт:
— Ты ведь боишься, Целестия, — продолжил я, кривясь от боли, — Не за себя. За Купель. За Баунда… и за Купель, так?
— Заткнись!! — на меня вновь был наведен револьвер. Теперь страх и агрессия играли свою переменчивую симфонию в теле нежити более-менее равномерно, — Ты ничего не знаешь! Ни о ком ничего не знаешь!!
— Так расскажи, — забросил я пробный камень, — Дай только перетянуть рану, и я тебя выслушаю…
Сегодня прямо день неуравновешенных безумных женщин, движимых эмоциями, домыслами и глупостью.
Пришедшая мысль заставила улыбнуться, что вызвало неожиданные последствия.
— Ты прав, я расскажу, — пыхтела она, затягивая раны потуже, — Но бегать по Хайкорту ты у нас не будешь. Полежишь, отдохнешь, пока все кончится…
Присев на корточки, она ждала, когда я приду в себя. Это получилось далеко не сразу, но Целестия, видимо, взяла себе выходной — время едва приблизилось к полудню, но нежить никуда не торопилась. Наоборот, даже оказала дополнительную заботу, подведя ко мне коня и сняв с него баклагу воды. Напоив меня, продолжила ждать. Впрочем, у нее, как у всех малогабаритных существ, терпение не было добродетелью.
— Ну скоро ты там оклемаешься, кид? — нетерпеливо прикрикнула она спустя минут пять.
— Можешь… начинать… говорить, — выдавил из себя я, чувствующий, что через несколько минут отрублюсь. Теттершайн смогла наложить довольно уверенные повязки на ноги, но вот плечо… ту дырку закрыть было нереально. Я срочно нуждался в хирурге или…
— Что бы ты понимал! — тут же ожила нежить, подскакивая на одном месте, — Ты вообще знаешь, откуда мы взялись? Мы, желтоглазые?
— Знаю, — слабеющим голосом сказал я, — Результат… работы… Энно…
Сознание начало колебаться. Я подозревал, что скорее всего, если вырублюсь, Целестия просто привезет меня назад в Хайкорт, в больницу, предоставив доброму доктору Доннорифту всю свободу его шаловливых ручек. Если бы она знала о жгучем интересе маньяка ко мне, то скорее всего, уже бы тащила туда, тем самым заметая все возможные следы. Но пока…
Пинок под ребра вернул меня в реальность.
— А думаешь, откуда семейство Энно брало мертвых?! — прошипела Целестия, вновь пиная меня, — Знаешь, откуда? Знаешь, чего некоторым из нас стоила эта новая жизнь? Знаешь, кем был Ба…
Вот она есть, а вот её нет, если говорить о моем поле зрения. Что-то перемахнуло через мою голову, сметя по дороге нежить как пушинку. Я услышал её сдавленный вопль страха, затем стон, а затем… громкий хруст. Приподняться на локте стоило мне почти всего оставшегося запаса сил, но увидеть — я увидел.
Карус недовольно мотал головой, помогая себе одно из коротких передних лап. Схваченная им поперек туловища Целестия, почти целиком поместившаяся в пасть шкрасса,
Я особо не думал над тем, что увидел. Нужно было ползти к своему пистолету, а затем, вычерпывая собственные резервы ниже донышка, ползти к отбежавшему от шкрасса коню Целестии. Подкравшись к животному сбоку таким образом, я лег на свою полуоторванную руку, почти теряя сознание. Только вот точное знание о результате, на который направлены усилия, часто позволяет найти в себе такие резервы, о которых и не подозреваешь.
Весь магазин ушел коню в брюхо, заставляя животину жалобно заржать, валясь на бок. Я едва смог дождаться, пока он прекратить дергать копытами в агонии, чтобы пустить орочий старрх вслед за пулями. Сердце, печень, селезенка. Не есть, не питаться, а лихорадочно жрать, поглощая еще живую материю, которая вскоре станет всего лишь мясом. Еще, еще и еще! Изменившие свое положение зубы позволяли мне откусывать от коня куски едва ли не одним махом.
Через пару минут стало хуже, так как меня начало отпихивать от поедаемого коня наглой кошачьей мордой, тоже решившей подкрепиться. Через еще некоторое время пришлось погружаться лицом в разворошенное мной же бедро, так как рука нужна была, чтобы зафиксировать вторую руку в положении, когда восстановление возможно.
Потом я встал. В песке и крови, голый до пояса, на дрожащих ногах, с набитым до пределов возможного животом. Ноги и руку беспощадно дергало болью, но она уже была другой, сигнализирующей не о полученных ранах, а о их быстром и жестоком заживлении. Киды лучше людей, если речь идёт о приспосабливаемости, а я куда вреднее обычного Должника. Особенно после акта сыроедения.
Он стоял молча, ожидая, пока я оклемаюсь. Торс блестел под светом солнца, а черные шаровары с туфлями были слегка запылены небольшой пробежкой от города. Руки… все шесть, сложены в свои излюбленные позиции для отдыха — две на груди, две за головой, две за поясницей.
— Кид.
— Мэр.
— Целестия?
— Там.
Констебль выглядела как кто-то, кого пожевал гигантский кот. Маленькой, изломанной и… окончательно мертвой. Относительно тонкие клыки шкрасса оставили всего лишь четыре прокола, но вот его жевки и мотания головой превратили тело желтоглазой в мешок, набитый ломаными костями и давленным мясом. Раны и лицо Целестии, попавшие под открытый солнечный свет, слегка дымились.
— Ее существование прервалось навсегда, — констатировал Ахиол, вставая с корточек, — Ты что-нибудь смог узнать?
— От нее, — указал я подбородком на труп, — Нет. Но надеюсь, сегодня еще успеть в других местах.
— Хорошо, буду ждать в мэрии.
Славно быть богом. Ну или работать на бога. Ни тебе паники, ни обвинений.
— Ахиол, один вопрос.
— Да?
— Ты всеведущ на территории всего Хайкорта?
— Относительно, Криггс. Очень относительно. Можно сказать и «нет».