Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями
Шрифт:
Причем причина для ухода от Москвы может быть какой угодно – не «правый руль», так «левая наличка», либо нефть, которая самим нужна, либо алмазы, которые самим нравятся, либо близость к другой, куда более прельстительной государственности, чем собственная.
Авченко весь этот душевный путь, от сепаратистской возбужденности до продуманного консерватизма, проделал, чем предостерег и нынешних, и будущих самостийников от необдуманных жестов.
Максим Кантор
Медленные челюсти демократии
(М. : АСТ, 2008)
Кантора,
У нас ведь, как вы, наверное, заметили, «левый», всегда синоним косности, старообразности и предсказуемости. Тоска с этими «левыми». Таких «левых» легко презирать, с ними не хочется себя ассоциировать. На таких «левых» всегда можно повесить ярлык «Шариков» – мол, че, зверье, опять пришлось все отнять и поделить?
Зверье кивает косматой головой и мычит про заговор и «придет наше времечко…»
В итоге, как ни крути, а в интеллектуалах у нас все равно ходят исключительно либералы, а все прочие числятся как мракобесы.
Кантор же – истинный, незашоренный интеллектуал: он отлично поженил настоящую «левую» русскую традицию с новым временем; получился сильный трактат, который надо отпечатать тиражом в полмиллиона экземпляров и раздать российскому студенчеству, чтоб вправить им еще недовправленные мозги.
О Канторе наши либералы что угодно могут говорить, но вот печаль – прием с Шариковым тут никак не проходит.
В итоге либералы либо молчат, либо цепляются за какие-то несущественные детали, немедленно затевая тоскливую мантру на тему «…стоит напомнить, что при Сталине…»
Кантор виртуозно играет новой колодой – а его козыри пытаются бить замусоленными картами. На фоне Кантора наши либералы неожиданно стали выглядеть старообразно, пошло и грустно.
Такая книжка была очень нужна в России. Теперь надо добиться, чтоб ее прочитали все, кто еще способен и желает мыслить. А то у нас опять хотят делать либеральную революцию – причем с таким видом, как будто ее еще не было.
Как вы там говорили последние двадцать пять лет? «Это мы уже проходили»? Вот-вот. Мы все это только что проходили. На повестке новые «левые».
Дмитрий Ольшанский
Когда всё кончится
(М. : Ключ-С, 2009)
Ольшанский, что бы там ни говорили, натуральный русский мальчик – уже не достоевского извода, а чуть более позднего, менее экзальтированного, более наблюдательного и цепкого. Барочность стиля, некоторая, не без манерности, циничность его сочинений – все это отчасти роднит Ольшанского с постреволюционной «южной школой»: Валентин Катаев, Олеша, Багрицкий… Заметьте, кстати, что если предпоследняя фамилия наползет на последнюю – почти Ольшанский и получится.
Ввиду того, что «южная школа» никогда не характеризовалась какими-то строгими и общими для всех ее наследников признаками, Ольшанский несет в себе некоторые противоречия, как будто бы он действительно имеет отношение
Ольшанского характеризует нарочитая провокативность, опирающаяся тем не менее на здравый смысл. Тем более что у нас и здравый смысл все чаще выглядит как провокация.
Он мыслит себя как беспартийный одиночка, несколько даже мещанин (естественно, это от Олеши), при этом четко отдает себе отчет, что в жизни имеет место героическое (естественно, тут линия Багрицкого), и на уровне как минимум эстетики к героическому явно и всерьез тяготеет (и в эту сферу никакую иронию и близко не подпускает).
Ольшанский – это замечательная смесь консервативных и анархистских сентенций, парадоксов и реабилитированных «общих мест», преодоленных древних страхов и подцепленных новых… но, по большому счету, все это и не так важно.
Меня в Ольшанском более всего привлекает не то, что именно он мыслит (хотя он, безусловно, настоящий социальный философ наших дней), а то, как он мыслит.
То есть мы видим странную смесь эссеистики и публицистики, явно уже стремящуюся в сторону прозы, – но ценность у всего этого именно что поэтическая.
Редко ведь, когда помнишь наизусть целые стихи – остается в голове несколько строк и терпкое послевкусие (или противное).
Это вот про Ольшанского: я всегда помню какие-то строчки, сцепку одной очевидности с другой парадоксальностью – но в итоге остается отличное чувство хорошего времени, проведенного в компании умного, ироничного, внимательного человека, очень правильно расставляющего слова, паузы и акценты.
Конечно, некоторые его тексты я с удовольствием убил бы ледорубом, зато авторство многих иных откровенно желал бы присвоить.
Эдуард Лимонов. Тюремная трилогия
В плену у мертвецов
(М : Ультра. Культура, 2003),
По тюрьмам
(М. : Ад Маргинем, 2004),
Торжество метафизики
(М. : Ад Маргинем, 2005)
Начну издалека: Лимонов – безусловно одна из главных фигур, определивших жизнь и сознание моего поколения (и не только моего; скольких еще поколений определит!).
Большинство интелей, родившихся в конце шестидесятых, в семидесятых и отчасти в восьмидесятых – из числа склонных к критическому осмыслению действительности и пытающихся бодро и небесполезно обустроить свою судьбу, – были в той или иной степени воспитаны на книжках Лимонова. И на песнях БГ еще.
Коктейль мог усложняться (кто-то склонялся к Летову или Цою с Кинчевым, если речь идет о музыке, кто-то к Довлатову или Сорокину с Пелевиным, если про литературу) – однако наличие двух вышеуказанных ингредиентов почти всегда было безусловным.
Оставим в стороне вопрос их весьма сомнительной сочетаемости – это, по сути, не имеет особого значения. Тем более что и БГ во многих своих музыкальных проявлениях настоян как раз на идеальной, религиозной, пронизывающей агрессии, а не на рефрене «слишком мало любви»; и Лимонов во многих своих текстах предстает как человек любящий, нежнейший, всеоткрытый миру, а признание «я фашист!» далеко не определяет его суть.