Книжный на левом берегу Сены

Мейер Керри

Сильвия энергично закивала.

— А как же, десять экземпляров, если точнее.

— Великолепно, — сказал Эзра, и макиавеллиевская улыбка тронула его губы. Понизив голос и наклонившись к Сильвии, чтобы их никто не услышал, Паунд зашептал: — А знаете, я ведь выбрасываю из рукописей Джойса самые щекотливые места, но сделать большее для него я не в силах. Нельзя же в угоду Джону Самнеру выпустить всю живую кровь из этого нового веяния. Тем более уже ясно, что это никак не получится.

Вот что Сильвия очень любила в Паунде: подобно пророку он был готов провозглашать, что они с друзьями стоят в авангарде нового веяния,

которое дотла спалит всех и вся, что было до них, и возродит из пепла новый смысл.

— Самнер и правда кажется чудовищем, — согласилась Сильвия, — как и Комсток до него. Остается только радоваться, что здесь мерзкий закон его имени мне нипочем.

Да, но в самом ли деле? До Сильвии только сейчас дошло, что даже в Париже до нее дотягивался этот Энтони Комсток со своим печально известным законом, из-за которого столько важных и нужных книг подвергаются цензуре, начиная с Маргарет Сэнгер^[63] и ее книги о контрацепции и заканчивая великим романом Джеймса Джойса. Если Почтовое ведомство Соединенных Штатов, избранное Самнером главным инструментом искоренения порока, превратит «Литтл ревью» в пепел до того, как выпуск попадет в Париж, разве она и ее клиенты не пострадают от цензуры в той же мере, что ньюйоркцы? Боже святый. Неужели его никто не остановит?

— Хотелось бы надеяться, что в следующий раз он не засунет Андерсон и Хип^[64] за решетку, — добавил Эзра.

За решетку? Такого Сильвия и представить не могла. Разумеется, она знала, что теоретически нарушение Закона Комстока это предусматривает, но тюремное заключение представлялось ей чудовищной крайностью.

— Да уж, на сей раз Самнер как с цепи сорвался, но пусть не надеется нас запугать, мы не сдадимся, — заявил Эзра весело и зло одновременно, однако в его голосе не прозвучало и тени настоящего страха. Скорее, то был тон полководца, призывающего свои войска сплотить ряды.

— Bien s^ur^[65], — согласилась Сильвия. — Но тюремное заключение?

Паунд решительно замотал головой.

— Нет, до такого не дойдет. На нашей стороне один из лучших адвокатов Нью-Йорка. Помните Арсенальную выставку?^[66] Так вот, он помогал готовить ее. В его коллекции больше Сезаннов и Пикассо, чем у самой Стайн, и это не может не впечатлять, тем более что он адвокат, а не художник. Джон Куинн. Его родители — ирландцы. Он обожает Джойса.

— Судя по всему, ваше счастье, что он с вами, — согласилась Сильвия.

— Наше счастье, что с нами вы, Сильвия, — с улыбкой сказал Паунд, и она снова заметила, как блестят от вина его глаза. — Вы, главное, копите запас спиртного. У меня такое чувство, что вскоре к вам косяками потянутся американские писатели, и чем дальше, тем больше. Нынче в Америке чертовски хреново заниматься истинным искусством.

Как ни увлекала Сильвию бравада Паунда, ей страшно хотелось еще до обеда познакомиться с Джойсом, и, извинившись, она сбежала от Эзры под тем предлогом, что спешит посетить дамскую комнату, пока их не позвали за стол.

А Джойс чудесным образом оказался именно там, где она и рассчитывала его застать, — он сидел в библиотеке, странно застыв в деревянном кресле и скрестив длинные ноги; крупные кисти его рук свисали с подлокотников кресла.

«Интересно, — подумала про себя Сильвия, — играет

ли он на фортепиано этими своими длинными пальцами, два из которых, на разных руках, поблескивали ободками колец». Голова Джойса, почти идеально яйцевидной формы, была повернута к окну; он с таким пристальным вниманием изучал двух щеглов в кудрявой кроне дерева за окном, словно в их щебете заключался весь смысл жизни.

Хотя сердце от волнения едва не выпрыгивало из ее груди, Сильвия остановилась в стороне от окна, решительно прочистила горло и громко произнесла:

— Насколько я понимаю, вы и есть великий Джеймс Джойс?

От ее слов он встрепенулся, и она поймала на себе взгляд ярко-голубых глаз за круглыми стеклами очков в латунной оправе; правда, его левую радужку затягивала молочная пелена. Однако он не сощурился и не подался вперед, чтобы лучше разглядеть Сильвию, но чуть не лишил ее последних остатков мужества, вперившись в нее таким же внимательным взглядом, каким только что взирал на птиц за окном.

— Насчет великого не знаю, — заговорил он, — но с Джеймсом Джойсом все более или менее верно. А вы?..

— Сильвия Бич, — откликнулась она. — Я владелица книжной лавки и библиотеки англоязычной литературы в Шестом округе. «Шекспир и компания».

Взрыв смеха, донесшийся из соседней комнаты, заставил Сильвию вздрогнуть.

Она протянула руку для приветствия и, когда он, привстав, протянул свою в ответ, удивилась, как мало силы оказалось в его такой мощной с виду руке.

— Рад знакомству с вами, мисс Бич. Ваша репутация бежит впереди вас, знаете ли. — Он жестом пригласил ее сесть точь-в-точь в такое же, как у него, кресло, стоявшее рядом.

Сердце Сильвии все еще неистово билось, когда она опустилась на самый краешек сиденья.

— Прошу вас, просто Сильвия. Для меня большая честь, что вы наслышаны о моей лавке. Надеюсь, вы вскоре посетите ее.

— Я стараюсь подавать детям пример учтивого обхождения, мисс Бич. Надеюсь, вы ничего не имеете против?

Сильвия улыбнулась. Так вот почему Нору представили как миссис Джойс. Учтивость. У Сильвии отчего-то не получалось представить себе, что этот изнеженный апатичный джентльмен состоит в браке с грубоватой, очень земной фигуристой женщиной в соседней комнате и — уж если на то пошло — еще и пишет скандально откровенные пассажи, столько ночей лишавшие ее сна. Тайна такого разительного контраста заинтриговала Сильвию, она даже удивилась, почему невозможно не представить себе, что это непредставимо. И все же мистер и миссис Джойс как-то совсем не сочетались друг с другом.

— Расскажите же мне о своей лавке. Я, видите ли, как раз и собирался заглянуть туда, — сказал Джойс, в чьем теноре восхитительно сочетались интонации хорошего ирландского языка и континентальная утонченность. Sotto voce^[67].

— В общем, — Сильвия не представляла, с чего начать свой рассказ и что больше всего заинтересует собеседника, — мы открылись прошлой осенью, в конце 1919 года, и…

— Мы? — перебил ее Джойс.

— Ну, или я, так, пожалуй, вернее, — поправилась она, удивленная, что он обратил внимание на это местоимение. — Знаете Адриенну Монье? Ее магазин, «Ля мезон», вдохновил меня, и она так много помогает мне, что я воспринимаю «Шекспира и компанию» скорее как нашу лавку, чем только свою.