Книжный на левом берегу Сены
Шрифт:
— А я подозреваю, что корень проблемы не столько в Леопольде, сколько в Герти, в ее готовности показать ему свои панталоны. Женщин же всегда винят в таких случаях, сами знаете. «Мадам Бовари». «Анна Каренина». «Алая буква». «Сестра Керри».
— Ну да, — не глядя на нее, буркнул Эзра.
Не смутившись этим и надеясь, что сумеет преодолеть его внезапную сдержанность, Сильвия надавила настойчивее:
— А может быть, тот эпизод как раз потому так задевает некоторых читателей, что наш Джойс и не думает винить Герти за похоть Леопольда?
— Не сомневаюсь, — сказал
Какой позор. Он не желал вдаваться в тему, она это ясно видела. Точно такая же уклончивая молчаливость нападала при подобных разговорах на других ее друзей мужского пола, по-настоящему дороживших отношениями с ней. Определенно, они считали, что никакая дружба не выдержит открытых споров по гендерным вопросам.
Как ни задело Сильвию поведение Эзры, она подавила раздражение и, пока докуривала сигарету, попробовала зайти с другой стороны, чтобы вернуть их к общему согласию.
— Во что же превращается наша страна, Эзра?
— Она провалилась в глубокий сон, и, похоже, никому не под силу разбудить ее, — ответил он, выкатываясь из-под столика.
Паунд встал и попробовал его опрокинуть. Тот опрокидываться не желал.
— Спасибо, — сказала Сильвия, скрестив на груди руки и опустив взгляд на столик. — Как думаете, поможет Джон Куинн растормошить этого спящего зверя?
— Очень на то надеюсь, хотя он горько жалуется, потому что у него на руках есть еще платное дело, по которому предстоит выступать в Верховном суде.
— Господи, я и не представляла, что он пользуется таким спросом. А что обо всем об этом думает наш мистер Джойс? — Он ведь не пожелал сам рассказать мне.
— Он гений, но в таких делах слеп как младенец. Он и не пошевелится, пока есть возможность кое-как кормить семью и каждый божий день часами просиживать за письменным столом.
— Да, но откуда же он берет деньги? — Ей уже некоторое время до смерти хотелось спросить об этом, но она сдерживалась, считая подобный вопрос бестактностью; а сегодня, уязвленная молчанием Джойса, решила забыть о вежливости.
— Кое-что ему посылает Куинн в обмен на первые черновики его сочинений. И не стоит забывать о Гарриет Уивер.
— Миссис Уивер? Гарриет? Из «Эгоиста»?
Сильвия знала ее — англичанку, которая частями публиковала «Улисса» в своем лондонском журнале так же, как это делали Маргарет с Джейн в Нью-Йорке, правда, что-то в словах Эзры намекало на то, что поддержка Уивер простиралась за пределы собственно публикации.
— Та самая. Я свел их много лет назад. Она покровительствует ему еще со времен «Портрета». Гарриет унаследовала кучу денег, куда больше, чем в силах потратить, но вбила себе в голову, что ее предки заработали свое богатство на людской крови, вот и поставила себе целью жизни раздать столько денег, сколько сможет.
Сильвия лукаво улыбнулась Паунду.
— Хорошо еще, что у нее есть вы — человек, который помогает ей находить деньгам достойное применение.
— А разве нет?
В этот момент звякнул дверной колокольчик, и кто бы, вы думали, явился на пороге вместе с порывом студеного октябрьского ветра? Мистер Джойс собственной персоной.
— Помяни дьявола, и он тут как тут! — воскликнула Сильвия.
Этим холодным утром на Джойсе было
— Не вижу здесь ни одного дьявола, — сказал Джойс, рассеянно оглядываясь. — Или с тех пор, как я был здесь в последний раз, мисс Бич успела завести пса?
— И в мыслях не держу, — засмеялась Сильвия, хотя вообще-то совсем не отказалась бы от маленькой собачки. Правда, у «Шекспира и компании» уже завелся пугливый черный кот по имени Лаки, которого Джойс любил поглаживать, когда тот соблаговолял под вечер свернуться у него на коленях.
Прислонив трость к книжной полке, Джойс начал расстегивать пуговицы пальто. Сильвия подбросила углей в маленькую печку в глубине лавки, чувствуя, как в горле саднит, просясь наружу, вопрос: почему вы мне ничего не сказали о суде?
— Не горели ли у вас, часом, уши, сэр? — поинтересовался Эзра, усаживаясь в кресло, которое он починил собственными руками примерно год назад, перед самым открытием лавки.
— Как охваченный пожаром дом, — тут же ответил Джойс.
— Вашингтон Ирвинг?[76] — осведомился Эзра, имея в виду приведенную цитату, которая, как догадалась и Сильвия, была из «Истории Нью-Йорка».
— Томас Карлейль[77], сказал бы я.
— В своем репертуаре, — отозвался Эзра, качая головой.
— Да неважно, а вот что у меня и правда горит, так это глаза, — заявил Джойс. — Я с четырех утра на ногах.
— Бог мой, когда же вы спите? — воскликнула Сильвия.
— Одиссей попадал в наихудшие переделки, именно когда засыпал, — задумчиво произнес Джойс, пока его взгляд бродил по книжным полкам.
Эзра, взглянув на Сильвию, пожал плечами, словно говоря: «Видите? А что я говорил?» Потом он завел с Джойсом разговор на итальянском, чем сильно задел Сильвию, которая знала этот язык посредственно и не могла уследить за разговором. Когда же она поняла, что они обсуждают судебный процесс над «Улиссом», то все же решилась вмешаться:
— Будьте любезны, по-английски. Или хотя бы по-французски. Меня не меньше вашего беспокоит судьба «Литтл ревью», как-никак он у меня один из самых востребованных.
Прижав руку к груди, Джойс склонил голову в знак согласия.
— Ваша правда, мисс Бич. Mie scuse[78]. Вы совершенно правы. Мистер Паунд, in inglese, per favore[79].
— Жаль, редко удается попрактиковаться в итальянском, — вздохнул Паунд, — но будь по-вашему. Я как раз говорил Джойсу, что он должен написать Куинну и подробно растолковать, как следует защищать роман.