Книжный на левом берегу Сены
Шрифт:
— Если вы когда-нибудь надумаете писать мемуары, я первым побегу покупать их, — заверил Андре Жид. — А если не надумаете, значит, так тому и быть. Ваша лавка сама по себе великое произведение искусства, и у ее создательницы есть несомненный повод для гордости.
— Спасибо, — отозвалась Сильвия, смущенная и одновременно польщенная похвалой.
Жан хлопнул в ладоши, потом в предвкушении потер руки.
— А тем временем давайте кинем клич Друзьям «Шекспира и компании».
Той ночью Сильвия почти не сомкнула глаз, занятая проработкой планов, но на следующий день вовсе не чувствовала себя разбитой. Уже за полночь она принялась набрасывать идеи для первого обращения к потенциальным Друзьям, которое
— Чтобы сберечь вашу очаровательную скромность, — пояснил Жан.
Тем утром, оглядывая свою лавку, Сильвия не испытала грусти, привычной в последние месяцы, когда ее преследовал страх потерять свое детище. Но… были здесь кое-какие предметы, расставание с которыми она пережила бы, решила Сильвия.
— Жюли, — сказала она, — как думаете, сколько теперь стоит рисунок Блейка?
Оторвавшись от гроссбуха, Жюли перевела на рисунок взгляд и подняла брови.
— Даже не знаю. Но… Что сказать, по мне это как продавать бабушкины жемчуга, ведь правда? Очень грустно, а деваться некуда. Возможно, когда-нибудь вы еще вернете его себе.
Итак, Сильвия начала составлять каталог статей, рисунков и рукописей, с которыми она согласна была расстаться, чтобы поддержать лавку на плаву. «Если в Друзья запишется достаточно народу, — сказала она себе, — я остановлю распродажу. Но лучше все же подготовиться». Больнее всего оказалось включать в каталог предметы, с первых дней присутствовавшие в лавке, например автографы Уитмена и рисунки Блейка. И столь же непросто ей далось решение внести в каталог кое-что связанное с Джойсом, что, по ее мнению, несомненно привлекло бы интерес покупателей: ранний черновик «Портрета», который тогда еще назывался «Герой Стивен», и письмо-протест, подписанное столькими видными литераторами и мыслителями — даже самим Альбертом Эйнштейном! Она до сих пор не могла поверить, что он оставил здесь свой автограф — в защиту «Улисса» и против пиратства Сэмюэла Рота.
Когда молва о Друзьях «Шекспира и компании» распространилась, во многом благодаря статье, написанной Джанет Фланнер для «Нью-йоркера», предложения помощи посыпались со всех сторон. Более того, из Америки Сильвии написала Мэриан Уиллард — одна из ее любимейших постоянных клиенток в 1920-х — с предложением открыть нью-йоркское отделение Друзей. До смешного предсказуемый факт, подумала Сильвия: американскими Друзьями стали в основном женщины, которые выписывали щедрые чеки со своих солидных банковских счетов, тогда как Друзьями с французской стороны были сплошь мужчины или супружеские пары, платившие по триста франков за двухлетнее членство.
Хотя отклики внушали большие надежды, Сильвия не остановила распродажу. В первую же неделю, как она разослала свой каталог, откликнулась Брайхер, написав, что покупает рисунок Блейка за тысячу долларов «при условии, что он останется висеть на своем законном месте на стене», и Сильвия так смеялась от удивления и благодарности, что почти заплакала.
Тем более разительный контраст составило письмо от Джойса.
Моя дорогая мисс Бич!
До меня дошли вести, что Вы намерены продать бумаги, которые я годами преподносил вам в подарок. Хотя я никогда не осмелился бы утверждать, что они Вам не принадлежат и Вы не вольны поступать с ними по своему усмотрению, позвольте все же заметить Вам, что мне больно осознавать, до какой крайности дошел мой любимый издатель. И честно говоря, я никогда не собирался являть свои ранние черновики миру — только подумайте, какой конфуз меня постигнет.
Искренне
Джеймс Джойс
Поскольку Джойс написал ей письмо из своих хором в Седьмом округе вместо того, чтобы прийти и лично высказать свое требование, Сильвия заключила, что он и вправду не считал подаренные черновики принадлежащими ей, но гордость не позволила ему заявить ей это в глаза. Она ожидала, что в ней поднимется знакомая волна злости на его попытку навязать ей чувство вины, но злость не приходила, и Сильвия понадеялась, что рана на ее сердце потихоньку затягивается. Такова и была ее цель — не испытывать к Джеймсу Джойсу никаких чувств. Или хотя бы не испытывать жгучей злости.
Между тем сама по себе распродажа старых предметов и документов вкупе с новым начинанием вносили некую ясность — Сильвии казалось, что «Шекспира и компанию» можно воссоздать заново, что она закрывает одну славную книгу и принимается за следующую.
Обильные весенние дожди затопили город. Уровень воды в Сене угрожающе повысился, и бывали дни, когда улица Одеон почти превращалась в реку, чьи воды неслись от театра вниз к перекрестку, напоминавшему теперь городской пруд с проплывающими по нему столиками и стульями. Когда наконец-то показалось солнце и, наверстывая упущенное, принялось поджаривать насквозь промокший город, Сильвия смогла возобновить свои долгие прогулки по просторным парижским паркам и садам, что целительно действовало на ее мигрени и болезненные месячные, которыми она в последнее время маялась.
— Приятно видеть, что твоя походка стала легче, — заметила Адриенна однажды вечером, когда они попивали охлажденное белое вино, закусывая сыром и вишней.
— Приятно чувствовать себя легче, — подхватила Сильвия и бросила взгляд на герани, всего две недели как высаженные на подоконнике и уже распускавшие бутоны цвета коралла и фуксии. Верная своему слову, Адриенна выражала бурный восторг по поводу того, как Сильвия совершенствовала свои садоводческие навыки, — нередко смущая ее дифирамбами цветам, которые кто-то из их гостей имел несчастье заметить и сказать о том вслух. С другой стороны, Адриенна всегда верила в таланты Сильвии. Вот что Сильвия всегда в ней так любила, разве нет? Да, пожалуй, сейчас она уже могла себе в том признаться. Но почему столько времени ей было трудно это сделать?
— У меня есть один секретик, — сообщила Адриенна, что неожиданно прозвучало почти по-детски.
— Ой-ой!
— Кто-то из наших potassons вступил в заговор и выдвинул нас с тобой на присвоение ордена Почетного легиона!
— Нет! — Одна только мысль об этом заставила голову Сильвии кружиться от восторга.
— Да!
— Откуда ты знаешь?
— Птичка на хвосте принесла.
— Ну же, Адриенна, не темни.
— Мне рассказал Жан. Но ты не вздумай даже виду подать, что я рассказала тебе. Он назвал нас верховными богинями франко-американских отношений. — Адриенна и не пыталась скрывать, что довольна такой характеристикой.
— Богинями?
— И нечего так удивляться, Сильвия! Только взгляни на нас!
И обе разразились безудержным хохотом; с блестящими, уставшими после дневных трудов лицами, в мятых юбках и пропотевших блузах.
— Если мы богини, — еле выговорила Сильвия между взрывами смеха, — даже представить страшно, как выглядят простые смертные.
— А вообще, — сказала она, когда наконец успокоилась, — что бы там ни решили в Легионе, это все равно огромный комплимент.
— Точно, — согласилась Адриенна.