Княгинины ловы

Луковская Татьяна

– Пока княгиня, - вздохнула Елена, - я вот запрестольную пелену для него вышила, с собой везу. Золотые нитки мне матушка передала. Как ты думаешь, дозволят мне в храм на службу сходить или сразу домой, к отцу, поворотят?

Димитрий смутился:

– Дозволят, конечно. Посмотришь, там уж и внутри все расписано. Чудо, как хорошо! Сам епископ, когда освещал, работу хвалил. А что ж ты и вышивать мастерица, не только пироги печь?

– Матушка Марфа научила, только у нее ловчей, чем у меня получается.

–

Ну, так ей лет-то сколько, доживешь до ее годков, так и у тебя так-то получаться будет, а может, и лучше. Повойник сама вышивала, любо - дорого смотреть?

– Сама. А убрус-то я вчера обронила, так и не нашли. Жалко, паволока [8] - батюшкин подарок, - и Елена вздохнула, отвернувшись от Димитрия.

– Не этот ли, - он достал из-за пазухи край убруса.

Елена поворотила голову и радостно всплеснула руками:

– Нашелся! Давай сюда.

Но Димитрий быстро убрал платок обратно:

– Выкупи, - с серьезным лицом сказал он.

Красавица насторожилась:

– Так сколько просишь? У меня есть серебра немного?

– Обижаешь, зачем мне твое серебро, трижды поцелуешь в уста - и убрус опять твой.

Елена возмущенно округлила глаза:

– Да как не совестно тебе, боярин, такое-то просить!? Не стану я убрус выкупать, не нужен он мне.

– Стало быть, не станешь? А обещала, зацелуешь.

– Так ты что же, подслушивал?!

– Да вы так громко шептались, что хоть уши затыкай, - повторил он слова Параши.
– Принес я его к шатру, чтоб подкинуть, а тут ты зацеловать обещаешься, ну я его назад и забрал. Кто ж зацелованным не хочет быть.

– Так то я Аринку подразнить хотела, - щеки у Елены были точно мазаные свеклой.

– Стало быть, врала?

– Да.

– Зато я не вру, целуй - тогда отдам.

– Не стану я тебя целовать.

– Зря упрямишься, убрус-то красивый, паволока заморская.

– Так теперь он мятый да потом смердит.

– Так это и постирать можно. Ну, соглашайся.

– Не стану, - упрямо повторила Елена.

«Неужто дело проиграно, а думал, легко все будет? Чтоб ей еще такое порассказать?»

– А вот в прошлом году к нам гости заморские приезжали, так баяли, что нитку на паволоку червяки делают.

– Как это?
– испугалась княгиня.

– Ну, как-как, паук же нить на паутину из себя тянет, так и эти козявки натянут ниток, а мастерицы их на веретено наматывают да убрусы ткут.

– Фу, гадость какая, теперь уж точно выкупать не стану.

«Вот дурень - то! И зачем я это ляпнул?»

– Да врут, конечно, когда это из паутины что делали?

– Как знать, мир Божий чуден, - и Елена опять посмотрела на полночь, словно оттуда кто-то приветливо манил ее рукой. Димитрию от этого стало горько, он ринулся в последнюю атаку:

– Не хочешь, не выкупай, - бросил молодец с деланным равнодушием.
– Вон там за лесом болота

начинаются, а на краю ведунья живет. Отдам убрус ей. Пущай она по нему тебя ко мне присушит. Станешь бегать за мной, как собачонка за хозяином, а уж я тогда и головы в твою сторону не поверну. Так и будешь по мне страдать.

– Ворожить - грех страшный. Нешто решишься?
– голубые глаза хитро прищурились.

– Ради тебя решусь.

– Боярин, миленький, ты ведь муж благородный, нешто ты мне так убрус воротить не можешь?

– Не могу, - нарочито тяжело вздохнул молодец, - уж больно губы у тебя сладкие, всю ночь снились, окаянные.

Елена тоже тяжело вздохнула:

– Ладно, выкуплю я твой убрус, - и, увидев горячий взгляд Димитрия, быстро добавила.
– Только не думай там ничего, просто не хочу, чтобы ты из шалости душу свою ворожбой губил.

– Жалко, стало быть, меня?

– Так любого христианина жалко, коли от веры отвращается.

– Что ж ты бы и Пахомия поцеловала, и Вышату, коли б они на моем месте были?
– допытывался Димитрий.

– Будешь с глупостями ко мне приставать, так передумаю, - пригрозила она.

– Ладно, когда ж целоваться будем?
– Димитрий быстро наклонился в седле, обнимая правой рукой Елену за плечи, горячее дыхание обдало ей щеку. Она испуганно дернула за повод, и Ярый резко рванул вперед.

– Куда!
– Димитрий пришпорил своего коня, догоняя Елену.

– Ты что, боярин, сдурел!
– набросилась она на него.
– Люди кругом, а ты обниматься вздумал.

– Забылся, не серчай, больше не буду. Так когда целовать станешь?

– Сперва крест поцелуй, что руками меня хватать не будешь, тогда уж и решим.

– А без креста на слово что ж не поверишь?

– Нет.

Теперь Димитрий долго раздумывал, он-то надеялся и на объятия. Как же тут руками не трогать? Но по лицу Елены было понятно, что или как она хочет, или никак. Он вздохнул, достал нательный крест и поцеловал. Елена довольно улыбнулась.

– Вечером как станем лагерем, пришли Карпушку, куда мне прийти, а я от девок как-нибудь сбегу.

– Только уж поцелуи, как поцелуи, а не так - чмокнула быстро три

раза, и убрус ей давай, - предупредил Димитрий.

Елена засмеялась. Первый раз он услышал, как она задорно смеется.

– Торгуешься, боярин, как гость новгородский.

– Продешевить боюсь.

Тут к ним подскакал Вышата и сразу набросился с упреками на Димитрия:

– Ты что творишь!? Тебя зачем при княгине оставили, чтобы ты коня ее пугал?

– Да не пугал я его!

– Я своими глазами видел, как ты к нему наклонялся, да как он рванул! Шутки вздумал шутить! Нашел время! Дорога-то мокрая. Я вот не посмотрю, что ты..., - Вышата перевел дух, - в общем, княгиню я тебе не доверю, впереди с Пахомием поедешь.