Княгиня грез. История голливудской актрисы, взошедшей на трон
Шрифт:
— «Лебедь» Ференца Мольнара, гвоздь бродвейского репертуара, — повествовала о душевных терзаниях юной княгини. Несчастная героиня разрывалась между страстной любовью дерзкого красавца — между прочим, ее учителя фехтования — и ухаживаниями меланхоличного принца, которого родители прочили ей в мужья. 9 июля 1950 года имя Грейс Келли украшало афишу «Лебедя» в постановке Си-би-эс.
Грейс настолько увлеклась телевидением, что решила расстаться с карьерой манекенщицы. К тому же, она оказалась чем-то вроде центра притяжения для других начинающих актеров, которые надеялись, что им тоже перепадет кое-что от ее коммерческого успеха. Однажды
— Я намеками пыталась объяснить ему всю бесполезность этой затеи, — вспоминала Грейс двадцать лет спустя. — Я говорила, как трудно найти работу, напоминала, что большинство актеров в Нью-Йорке вечно ходят полуголодными. Я советовала ему не бросать работу, чтобы он смог прокормить жену и ребенка, или, на крайний случай, участвовать в любительских постановках, если он без этого жить не может.
Эта история стала «коронным номером» в воспоминаниях Грейс; обычно она до самого последнего момента не раскрывала имени начинающего актера, которого она, пройдя суровую жизненную школу на телевидении, пыталась отослать назад в самодеятельность. Звали того молодого человека Пол Ньюман.
Каждое лето с 1951 по 1953 год Грейс Келли отправлялась в театр округа Бакс. Она бралась за любую роль, которую для нее доставала Эди Ван Клев. Честолюбивые устремления Грейс все еще были направлены на работу в театре, и поэтому она отказывалась от предложений телевизионщиков, если только ей подворачивалась настоящая сценическая роль. Грейс обожала сам выход из-за кулис к огням рампы, ей нравилось слышать, как зал затихает, как только занавес взмывает вверх; и еще, совсем как в детстве, она пыталась завоевать одобрение отца.
«Мистер Келли любил театр, но явно недолюбливал кино и телевидение, — вспоминает продюсер Джин Дальримпл. — Он был против того, чтобы его дочь снималась».
Неугомонная, вечно полная новых идей, Дальримпл возглавляла «Сити-Сентер» — субсидируемый из городского бюджета театр на Манхэттене. Располагался он в «Мекка-Темпл», на Пятьдесят пятой улице, и специализировался на недорогих постановках классики.
Дальримпл как-то раз прошла за кулисы, чтобы поздравить Грейс после ее первого, хотя и скоротечного успеха на Бродвее в стриндберговском «Отце». Дальримпл видела в Грейс идеальную кандидатку на роль Роксаны в «Сирано де Бержераке», которую давно мечтала поставить у себя в театре. Как ни странно, но в лице Джека Келли Дальримпл обрела союзника. Уж если его дочери суждено быть актрисой, то пусть уж лучше она появляется на сцене в серьезных и респектабельных классических постановках.
«Он наслушался всяких ужасов, — вспоминает Дальримпл, — о том, как в Голливуде бедные актрисочки вынуждены спать с кем попало, лишь бы получить хорошую роль. О театре он таких гадостей не слышал — ну, если только о девчонках из кордебалета».
К 1951 году, когда Грейс вновь возвратилась на летний сезон в театр округа Бакс, она уже по праву могла называться звездой телесериалов. Однако во всем, в том числе и в собственном мнении, зависимая от отца, Грейс не считала свой успех на телевидении предметом особой гордости. В ее глазах настоящими актерами были
— Вы, должно быть, не помните меня, — робко обратилась она к Саре Сигар, одной из старейших актрис округа Бакс, которая, наоборот, прекрасно запомнила Грейс и частенько смотрела пьесы с ее участием по телевизору. — Я Грейс Келли. Помните, я еще играла в «Факелоносцах».
В постановке сезона 1951 года «Упор на молодость» Грейс выступила в паре в Джеромом Коуэном — второстепенным киноактером, творческий пик популярности которого пришелся на тридцатые годы и который даже не пытался скрывать, что завидует телевизионному успеху Грейс.
— Ей всего двадцать с небольшим, и она еще ровным счетом ничего не значит, — жаловался он любому, кто мог его слышать, в том числе в присутствии самой Грейс.
«Он по-свински обращался с ней, — вспоминает Натали Кор О'Хэр, которая играла в том же спектакле. — Он наводил на нее страх, и бедняжке стоило немалых трудов выучить все свои реплики. Я обычно отводила ее в уголок и начинала наставлять ее: «Не позволяй ему орать на тебя, — говорила я ей. — Он уже выстарился, вот теперь и завидует всем и каждому. Просто делай свое дело. От этого многое зависит в будущем». Ну разумеется, во время премьеры Грейс была просто неотразима. Когда она появилась на сцене, публика так и ахнула. Грейс ни разу не сбилась, и ей достались все хвалебные отзывы. Коуэн был готов убить ее на месте».
Это стало началом прочной дружбы между обеими девушками, и Натали вскоре тоже зачастила в квартиру мисс Келли. Это была веселая девичья компания, перенесшая беззаботную атмосферу «Барбизонки» под крышу холодного, выстроенного в стиле сталинской архитектуры «Манхэттен-Хауса». В квартире Грейс собирались такие ее подруги, как Пруденс Уайз (Пруди), с которой она познакомилась еще в гостинице; Беттина Томпсон (с ней Грейс делила в «Барбизонке» комнату); Каролина Скот, которая помогла Грейс, когда та начинала как манекенщица; Салли Парриш, южанка, которая как и Грейс, мечтала поступить в Беннингтон, но в конечном итоге оказалась в академии.
Собственно говоря, Салли Парриш обитала тут же, в «Манхэттен-Хаусе», деля вместе с Грейс единственную спальню ее квартиры (таково было требование миссис Келли). В ноябре 1950. года Грейс исполнился двадцать один год, однако, если верить Салли Парриш, Ма Келли все еще настаивала, чтобы ради соблюдения приличия у Грейс была компаньонка или кто-то другой, кто производил бы впечатление благопристойности.
Миссис Келли пришла в ужас, увидев однажды, какой беспорядок творится в спальне у девушек.
— Господи, Грейс! — воскликнула она. — Надеюсь, когда ты выйдешь замуж, у тебя будет прислуга, чтобы убирать за тобой!
— Я тоже надеюсь, мама, — парировала Грейс.
Предметом особой гордости из всей предметов тяжелой, громоздкой мебели был небольшой круглый стол с черной пластиковой столешницей, который при необходимости можно было использовать как обеденный или кофейный. Крышка стола ходила вверх-вниз на винтах. Раскрутив ее вверх до упора, можно было подать обед, а затем, опустив на двадцать сантиметров, — кофе или чай. Натали Кор О'Хэр запомнилось мясо с картошкой — блюдо, которым их любила потчевать Грейс. Она сама любила поесть и готовила от души (например, жареную баранью ногу, овощи и на десерт коронное блюдо — домашний лимонный пирог). Эти веселые обеды, как правило, затягивались до одиннадцати вечера, если не позже.