"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Ей приносил тайную отраду повод упомянуть о Торлейве, хотя бы не называя имени.
– И это правда. Он сам и сказал. Его спрашивают: ну, как? Не то Ингвар, не то Мистина, не помню. А он отвечает, гордый такой: «Торлейв». Мол, сын, и назвал в честь стрыя своего, Олегова брата. Олегова, стало быть, рода будет муж.
– Так если ты услышишь что-нибудь о тех наемниках, скажешь мне? – попросила Прияна, делая вид, будто краткая повесть о рождении Торлейва сына Хельги ее вовсе не занимает и от звука его имени не теплеет на сердце. – Я вот думаю: может, они для того нужны, чтобы, ну… спрятать в Царьграде… кого-нибудь?
–
– На Руси их спрятать труднее, – зашептала Прияна, – чтобы Свенельдич не нашел. Может, думают, там он их не достанет. Хочет договориться как-то, разведать…
– Скажу ему… Если князь надумает этих варягов к нам взять, уж мимо меня не пройдет.
Прияна слегка двинула рукой, призывая его молчать. Перед крыльцом остановилась Речица и поклонилась госпоже.
– Что тебе?
– Если я сейчас тебе не нужна, госпожа, можно мне со двора выйти? По торгу хочу пройтись, поглядеть, что там от греков привезли.
Прияна кивнула, и Речица отошла.
– Ишь, нарядилась, на торг, как на игрище, – проворчал Хрольв, провожая Речицу глазами: ее походка, в которой чудилось игривое движение несуществующего хвоста, привлекала мужские взгляды со всего двора. – Какого ей товара смотреть, и без того вся изукрасилась. Свой несет показывать. Эта захочет – за день себе третьего мужа сыщет.
И вздохнул: видно, подумал о младшей своей дочери, Правене. В семнадцать лет та стала вдовой, но едва ли скоро сыщет кого-то, достойного заменить Улеба.
– Сколько ж лет прошло? Двенадцать, тринадцать? Или все пятнадцать?
Лис в ответ только двинул бровями: что-то вроде того, но какая к даймонам разница? Болва с трудом скрывал волнение, а Лис оставался спокоен: за эти годы после смерти Свенельда, их первого общего вождя, он всякого повидал и то былое, которое волновало Болву, для него было какой-то позапрошлой жизнью. У Болвы уже виднелись морщины на лбу и возле глаз, а Лис, его ровесник, ничуть не изменился и по-прежнему напоминал смирного, скромного отрока лет двадцати, внешности самой неприметной. Привлекал внимание только сильный многолетний загар, делавший светлые волосы, брови и маленькую бородку еще светлее. Выдавал его взгляд: спокойный и отливающий сталью. Лис умел улыбаться, шутить, держался порой оживленно и приветливо, но безжалостная сталь в глазах всегда сквозила за внешней веселостью. Болва помнил: в тот далекий день именно Лис сказал: «Надо его убрать». С этого и начались все неприятности Свенельдовой дружины, приведшие к гибели и вождя, и дружины, и всей земли Деревской.
Болва и Лис сидели на широком спальном помосте в Ратных домах. Когда не требовалось собирать войско, в это урочище на берегу Днепра, близ огородов и выпасов, отправляли всяких приезжих, кому надо было дождаться или санного пути, или новой воды, или попутного обоза на юг или север. Сейчас здесь жила Лисова ватага: полтора десятка свеев да пара-тройка датчан. Послужив цесарю, теперь они направлялись домой, в Северные Страны. При Романе-младшем, как они сказали, дела пришли в беспорядок, а при августе Феофано они и вовсе не ждали добра. Все сходились на том, что теперь Греческим царством станет править череда ее любовников и будет сплошная троллева свадьба, а не жизнь.
По-славянски в ватаге говорил только Лис, но Болва мог объясниться на
– Помнишь то лето? Хакона рыжего, как он к нам в Искоростень приехал?
– Помню, – так же спокойно отвечал Лис. – И как он теперь? Жив?
– Нет уже. Он таки женился тогда на Соколине. Умер… лет семь назад, в Смолянске, это отсюда на полпути к морю. А она сейчас здесь, кстати, второй раз овдовела недавно. Можешь посвататься, ты ж теперь богатый человек! – Болва шутливо подтолкнул Лиса плечом.
В то памятное лето Лис был равнодушен к единственной Свенельдовой дочери, и ее браку с рыжим Хаконом, младшим братом Ингвара, хотел помешать вовсе не из ревности, как иные.
– Да я знаю. Видел ее.
– Видел? – Болва подался к нему. – Когда? Где? Ну ты удал – только приехал, а уже подстрелил лебедь белую! Она и сейчас, с выводком на руках, у нас в Киеве из самых завидных невест!
Вот тут Лис наконец рассмеялся:
– Да ты что думаешь, она мне свидание, что ли, назначила? У Мистины в гриднице я ее видел. Только посмотрела на меня, да и все. Не сказать чтоб рада была.
– У Мистины в гриднице? – Болва чуть не подпрыгнул. – Ты там был? Когда?
– А вот как приехал. Мы же с хартионом [798] приехали, не просто так, итить-колотить. С Ингеровых времен и туда люди едут с хартионом – дескать, добром отпущены вам служить, – и обратно с хартионом: мол, послужили, добром отпущены назад. Иначе кто б нас в город пустил. Нынче строго. Ты что, не знал? Еще с пристани меня с этим хартионом к нему отправили, к Мистине. Он, я гляжу, большой человек здесь.
– Еще какой! – Болва усмехнулся со значением.
– Понятно теперь, почему он не хотел отцово место в Искоростене занимать. Он, видать, уже тогда нагрел местечко в княгининой постели, да? Мы, дураки, хотели его прельстить болотами древлянскими и белками облезлыми. А он уже тогда владел всеми данями Руси… или собирался вскоре владеть. Но откуда ж нам это было знать? Что, он и теперь еще тайный муж княгини? Или уже явный?
798
Грамота, документ (греч.)
– Вроде того… Так я к вам от него и пришел. – Понизив голос, Болва придвинулся к самому уху Лиса. – Ты один раз у него был?
– Дважды. С хартионом, а потом еще назавтра, со всеми моими, он звал на обед в гридницу. Поговорили, рассказали, как здесь дела, как там.
– Не говорил он тебе ничего?
– Ничего – про что? Всякого рассказывал…
– О поручении одном не говорил же? Он тогда не решил еще, а теперь надумал. Хотел сперва присмотреться, что вы за люди.
– Поручение? – Лис слегка нахмурился. – На службу к нему мы не нанимались, чтобы поручения исполнять. Хватит с нас, наслужились уже по уши. Хотим теперь пожить вольными богатыми людьми.