"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
– Дивно только, чего Речице в нем за корысть? – добавила Сияна. – Она же от Волицы, боярина Ратогнева внучка, а он – простой дренг, сын рабыни какой-то Свенельдовой, то ли болгарыни, то ли вовсе печенежки. Замуж она за него не пойдет.
– Ну, стало быть, не замуж… – Пламена многозначительно округлила глаза. – Кроме матери, в нем изъянов нет, сам-то он хоть куда… чтоб в пустой клети… в тавлеи играть…
Сестры опять прыснули и зажали себе рты.
– Ну и дела… – Прияна лихорадочно пыталась увязать это с уже известным, но ничего не получалось. – Вы кому-то говорили об этом?
– Нет, никому.
– Точно? И другим сестрам? И матери?
– Да мы было и забыли. А тут увидели ее с Болвой, ты сказала,
– И неженатый, никто ей не придет косы драть. А то водилась бы она с Болвой – мы бы с Блистанкой вместе пришли бы и задали ей.
– А то ходит тут, поршнями шмыгает! Дошмыгается!
Сестры опять засмеялись: Болва приходился им зятем, мужем самой старшей из дочерей Хрольва, но настоящей опасности они в Речице не видели.
– Не говорите никому! – строго велела Прияна. – А то скажут люди, я за своими служанками не гляжу, бегают с чужими хирдманами блудить! Будто ей в Вышгороде было не с кем, коли охота… Только коли она Ивору внучка принесет, пусть на меня не пеняет – она не девка, вдова, умеет сама за собой присмотреть.
Сестры ушли по своим делам в поварню, а Прияна села под навесом и задумалась. Они правы: Бранд Речице в женихи не годится, и не настолько же она от страсти ума лишилась, чтобы посреди Киева с ним блудить в чужой клети! Она выросла среди дружины, с детства нагляделась на этих лосей здоровенных со скрамом на боку и «молотом Тора» на шее! Да и Бранд – парень внушительный, но не красавец. У того же Свенельдича получше есть. И у Эльги. Да и здесь есть в гридьбе красивые, чего далеко бегать! Видно, нужен Речице парень со Свенельдова двора.
С ней говорил Болва. Тот самый, что держит связь с наемниками из Царьграда и платит им за какие-то неведомые услуги… Болва был с князем в Вышгороде, а потом они привезли сюда Речицу… Болва связан с варягами, Речица – с Болвой и с Брандом со Свенельдова двора… Уж не служит ли она гонцом между Болвой – а значит, Святославом, – и Брандом, то есть Мистиной? Кто на бабенку подумает? Только другая такая же, а остальные будут пялить глаза на ее задницу.
Дойдя до этой мысли, Прияна выпрямилась. Не ради же пирогов Речице нужны эти свидания! Да и Бранду тоже, Мистина своих людей отродясь голодом не морил. И эти четыре гривны… Не для Бранда ли их брали?
Вира! Та самая, о которой говорил Ивор. Ивор склонял Святослава предложить Мистине виру, а теперь его дочь родная вьет петли вокруг бережатого Мистины, человека, который в любое время к нему вхож и пользуется доверием. Четыре гривны – за Улеба мало. Но может, это только задаток? Или плата самому Бранду, чтобы вывел на господина?
И что это все значит? Если Мистина все же возьмет виру, откажется от преследования Игморовой братии… Гнев богов за убийство падет на самого Святослава, и та чаша с ядом, что ей, Прияне, обещала Рагнора на Олеговой могиле, окажется почти в руках…
Прияна задрожала – так страшно стало. Почему Свенельдич мог принять виру, отказавшись от мести? Чем Святослав через Болву мог так его напугать… ей, жене, ни слова не сказав? Кругом тайны! И Святослав, и Мистина, те, кто должен ей доверять, плетут какие-то тенета, но просят от нее помощи!
От тревожного волнения трудно было сидеть неподвижно, хотелось куда-то бежать. Прияна стиснула руки. Надо увидеться со Свенельдичем и выяснить, что означают эти встречи его бережатого с Речицей. Они с Мистиной договорились объединить усилия ради отыскания Игмора, чтобы Мистина отомстил за сына, а она сберегла мужа от гнева богов. Если Мистина от своей цели отказался, она, Прияна, лишится единственного ценного союзника… Невозможно было заниматься обычными делами, ничего не выяснив.
На какой-то миг Прияну одолело искушение: пойти к Святославу и прямо спросить, зачем эти четыре гривны. С каких это пор у него завелись
Но она, княгиня, – не Речица, которая отпросилась да и пошла со двора, а куда – никому дела нет. Да и ту две любопытные бабенки выследили…
Еще поразмыслив, Прияна подозвала к себе Сияну.
– Есть для тебя дело, – зашептала княгиня, велев той сесть рядом. – И никому ни слова поняла? Даже сестрам. Пойдешь сейчас на Подол, отыщешь улицу, где древляне живут, спросишь двор зелейниц – Забирохи и Улеи. На воротах пучок полыни висит. Забироха – старая, Улея – средних лет. К Улее подойдешь и скажешь тихонько: завтра, мол, в полдень госпожа придет, пусть приготовит дивий синь-корень. Она уж знает…
К зелейницам Прияна отправилась пешком, одевшись в обычную плахту, и взяла с собой только двоих: Сияну и Хавлота. День был жаркий, ярко светло солнце, и то, что женщина прикрывает лицо краем убруса, оставив лишь щель для глаз, не казалось странным. Сияна выглядела взволнованной, Хавлот – хмурым. Чтобы не привлекать внимания, он взял из оружия только скрам, и хотя опасностей ниоткуда не ждал, все же не мог быть спокоен, в одиночку сопровождая княгиню в какое-то незнакомое место к неведомым людям. Ему, как мужчине, сама по себе не нравилось возня со всякими чародейками и зелейницами-корейницами. Даже было предложил, мол, давай я ее сюда доставлю, коли нужна, но Прияна сказала: нельзя, тут сглазят. О том, что ей надо от зелейницы, никто не спрашивал, но все, на ее беду, и так догадывались. Четыре лета назад молодая княгиня родила мертвое дитя, долго потом хворала и с тех пор ни разу больше не понесла. Ясное дело, применяли все ведомые средства, даже от греков привозили какое-то душистое масло, но толку не было. Видно, думала Сияна, у древлян сыскался какой-то особенный синь-див-корешок, или как его там… А когда князь завел уже двоих сыновей от других жен, за бесовым хвостом побежишь, лишь бы снова понести…
Прияна понимала, что о ней думают слуги верные, и от этого гнет на сердце еще усиливался. Этот способ связаться ей подсказал Мистина в тот день, когда они договорились помогать друг другу: если передать Улее, что госпоже нужен дивий синь-корень, и назвать время, она донесет куда надо, и в названное время у нее будет или сам Мистина, или кто-то из его доверенных людей. Доверенных людей у него было мало, и Прияна знала, что встретит кого-то хорошо знакомого. Самого Мистину – едва ли. Был четверг, Перунов день, и к полудню Святослав, как всегда, уехал на Святую гору, чтобы сесть там под Перунов дуб и разбирать судебные дела, всякие тяжбы и жалобы киян. Удачно вышло, что благодаря этому побег княгини со двора должен был пройти незамеченным. Но и Мистина, как воевода киевский, будет сидеть под тем же дубом.
Умная Сияна вчера догадалась запомнить дорогу и привела княгиню и Хавлота прямо к воротам с большим, сухим уже пучком полыни. Хавлот постучал – старался потише, но под его тяжелым кулаком створки содрогнулись. Навстречу выбежала сама Улея – лет тридцати, невысокая бабенка, пышногрудая и миловидная, опрятно одетая; в ее больших карих глазах блестела собачья умильность. Видно, ее предупреждали оказывать «госпоже», которая придет за синь-корнем, всяческий почет, ни о чем не спрашивая; она кланялась Прияне, не заглядывая под убрус, и сразу повела к избе. Во дворе больше никого не было, кроме кур и пса на привязи. Под навесом шелестели на ветру, распространяя пряный травяной дух, бесчисленные пучки и связки разных стеблей и веток, вывешенные на просушку.