"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19

Дворецкая Елизавета Алексеевна

Она ли передала слова Торлейва Унезору, или кто-то другой из свидетелей этой беседы, но в тот же вечер, когда Рагнора и Остромира уже ушли, Унезор поднялся и не спеша направился через гридницу к почетному краю скамьи, где сидел Торлейв. Ужин закончился, столы убрали, Станиборовы отроки и кое-кто из старейшин сидели на краю спального помоста, а две немолодые служанки под присмотром княгини Прибыславы разносили пиво и разливали по чашам – тем из гостей, кто заслуживал такой чести. Торлейв входил в это почетное число, а Унезор, как и другие младшие отроки, – нет.

Торлейв сидел, глядя, как Унезор приближается с видом угрюмым и вызывающим. Подойдя, тот остановился, меряя Торлейва взглядом. Тот в свою очередь

осмотрел его и кивнул на помост возле себя: садись, мол. Илисар передвинулся, освобождая место. Орлец стоял поблизости, прислонясь к столбу и скрестив руки на груди. Одноглазый Агнер сидел с другой стороны от Торлейва, с любопытством разглядывая Унезора, будто занятного жучка. Под этим взглядом замирали на языке колючие намеки, мол, не староват ли ты везде ходить с воспитателем, неужели во взрослом теле детский ум? Агнер казался не просто бережатым и даже не просто воспитателем знатного юноши, а чем-то вроде сосуда божественной мудрости, посланным ему свыше – той, к которой и в сорок лет не худо приложиться, все равно до дна этот сосуд смертному не осушить.

Подумав, Унезор сел: вставать Торлейв не пожелал, нужно было уравнять положение. Он помнил, что вся Станиборова дружина исподволь наблюдает за ним, и был намерен не ударить лицом в грязь перед киевским щеголем.

– Слышал я, – начал Унезор, – будто ты дал мне прозвище Дохлая Кобыла?

– Я? – Торлейв выразительно удивился и отставил чашу. – Не так уж сильно я тобой занят, чтобы выдумывать тебе прозвища. Но если считаешь, что тебе к лицу – носи, мне не жалко.

– Я не потерплю, чтобы какие-то заезжие… путники порочили меня в глазах… честных смолян.

Вместо «путники» Унезор явно хотел сказать «бродяги», но назвать так княжеского брата в дорогом платье было бы глупо. Да и под честными смолянами он разумел более всего молодых смолянок.

Веселые глаза Торлейва приобрели надменное выражение: свои преимущества он знал.

– В тех краях, откуда мои предки по отцу, по Хельги Красному, принято думать, что человек не повзрослеет по-настоящему, пока не повидает мир. Я родился в Карше близ Бычьего брода и Меотиды, и еще ребенком мать привезла меня в Киев, однако тысячи людей за всю жизнь не совершают и десятой части такого путешествия. Уже взрослым я дважды бывал в Царьграде, один раз – во Франконовурте, при дворе короля Отто, и здесь я тоже во второй раз. Имеешь полное право назвать меня путником. Ну а если кто-то дает повод называть его Дохлой Кобылой, то чья же вина?

– Удивил! – с издевкой ответил Унезор, хотя видно было, что и правда удивил. – Да я столько раз бывал в Белой Веже, что тебе и не снилось!

– В Белой Веже? В Саркеле? – Торлейв подался к нему. – Каким образом? С кем ты туда ездил? Зачем? Разве от вас ездят в Саркел?

Спрашивал он вовсе не ради поддержания беседы. Саркел на нижнем Дону, у славян называемый Белой Вежей, был важнейшей крепостью на западных рубежах Хазарского царства: через него лежали торговые пути к Итилю, но и в самом Саркеле имелся большой торг для тех, кто не допускался в кагановы владения. При дедах в Саркел ходили торговые обозы из Киева и Хольмгарда, но после сражения на Итиле эти связи прекратились и не возобновлялись уже лет пятьдесят. Отчасти желание Святослава идти войной на хазар родилось из невозможности торговать с сарацинами без унизительных попыток заключить торговый мир, пренебрегая былыми обидами.

– Мммм… я сказал, Белая Вежа? – Унезор вроде как растерялся, но отказаться от своих слов не мог. – Да, думаешь, ты один хочешь повидать мир?

– С кем же ты там бывал?

– С бывалыми людьми. И не стоит тебе передо мной хвалиться своими предками. Мой дед был князем ловатичей. А мой отец – его первенцем и наследником. Если бы моего деда не убили… Это сделал Ингвар киевский, твой родич…

– Истинно

так! – подтвердил Торлейв, не уточняя, что он родич Эльге, а не Ингвару.

Взгляд его стал жестким, выражая готовность принять любой вызов.

– А потом другой Ингвар, ладожский, убил моего отца!

– Твой отец получил по заслугам – он был убит за похищение знатной девы, Сверкеровой дочери. – Торлейв показал глазами на престол, коим ныне владел Станибор, а потом со значением взглянул Унезору в глаза. – И всякому, кто, может быть, лелеет мысль о похищении другой девушки этого же рода, стоит крепко помнить о его участи.

– Он не похищал Сверкерову дочь!

– Тем хуже для него! – Торлейв откровенно рассмеялся. – Он думал, что похитил Сверкерову дочь, а взял ее рабыню! Да еще и погиб за нее. Мой тебе совет: не рассказывай об этом людям, а то засмеют.

Унезор глубоко дышал, подавляя ярость, но понимал: вздумай он затеять драку прямо в гриднице, сам же останется виноватым. Драка же с киевским посланцем грозила изгнанием и разлукой с Рагнорой, а оставить ее во власти Торлейва он вовсе не хотел.

– И теперь ты думаешь, что мы побежим за вами, как псы, стоит вам только свистнуть? – процедил он сквозь зубы. – Чтобы мы служили вам, а вы убивали нас, как дичь на лову?

Торлейв слегка прикусил губу изнутри, сдерживая тот ответ, который рвался с языка. Можно было бы напомнить, что Ингвар убил не только Дивислава ловацкого, от которого Унезор ведет свой род, но и Сверкера смолянского, чьему преемнику тот сейчас служит. И оба эти события принуждают его исполнять волю нынешнего киевского князя и вставать под его стяг, если тот позовет. Но чужую волю люди всегда исполняют неохотно. Зато их можно сподвигнуть на что угодно, внушив, что именно этого хотят они сами.

Вспомнился Мстислав Свенельдич, как будто тот мог видеть Торлейва сейчас, пристальный, выразительный взгляд его серых глаз.

– Бывает, что род человека высок, а его собственные достоинства даже еще выше, – доверительно заговорил Торлейв, словно открывая тайну. При этом он так пристально смотрел на Унезора, точно пытался удостовериться в этих достоинствах сквозь внешнюю оболочку, неплохую, но заурядную. – Но знаешь ли ты, чего боги ждут от храброго человека? Не упускать те случаи, которые посылает судьба, и тем крепить свою удачу. Князь Святослав собирает войско для похода на хазарские земли. Если ты и впрямь бывал в Саркеле, тебе он будет особенно рад. Сходив с ним в поход, ты сможешь показать себя и вернуть своему роду честь, которую имели твой отец и дед.

– Мой отец ходил на Греческое царство. С Ингваром. Но Ингвар отплатил ему очень дурно…

– Вот видишь! Отец показал тебе дорогу! Когда ты вернешься после такого похода, проявив себя, привезешь добычу, ты станешь другим человеком. Мой отец, кстати сказать, тоже ходил на Греческое царство с Ингваром и несколько месяцев правил в Никомедии на Мраморном море. Мой отец, родной племянник Олега Вещего, когда-то явился на Русь знатным бродягой с десятью хирдманами. Хочешь, попросим Агнера, он был с ним, сам не старше, чем мы с тобой сейчас, он расскажет. Мой отец не упустил случай пойти сначала на Таматарху и Корсунь, а потом на Греческое царство. Через несколько лет даже враги называли его Хельги конунг, когда он повел войско на Хазарское море и целый год правил в одном городе в Арране, пока не погиб в сражении. Стрела попала ему прямо в горло. – Глядя в глаза Унезору, Торлейв указал на ямочку у себя под горлом. – Но я пойду в поход с моим князем, чтобы вернуться в те края и доделать то, чего не доделал мой отец. И если бы я, – совсем мягко добавил Торлейв, – стремился к какой-нибудь знатной и красивой деве, после похода я уже мог бы смело давать обеты на шкуре йольского вепря о ней, и никто не счел бы это смешным.