"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19

Дворецкая Елизавета Алексеевна

Дединка улыбалась в ответ, сама не веря: в один день то, что было несбыточным сном, вдруг обернулось истинной явью. И ведь не обмануло то видение Былеславицу! Теперь Дединке самой казалось, что с каждым шагом она поднимается все выше в гору, а наверху сияет солнечным светом золотой терем – ее будущая жизнь за тридевять земель, в богатом теплом краю, с тем, кого она полюбила, едва разглядела, только сама не сразу поняла.

Даже радости Былеславицы она верила. По всему пути до бани их провожали две белки: играли и плясали на ходу, то прыгая друг через дружку, то сцепившись парочкой. Тетка не была злой и не желала ей худа, просто слишком боялась с замужеством племянницы потерять своих духов-помощников. Но «в Киева» те

с Дединкой не поедут: они сильны только близ старого родового «окопа», близ каменной вымостки, где погребен прах бабки Перучады. Дединка то улыбалась, то вздыхала: и жалко, и страшно было уезжать от родных могилок, но теперь она верила, что путь ее лежит туда, куда поведет ее Торлейв. Она еще успеет сходить попрощаться с бабкой и взять с собой горсточку земли с ее могилы, чтобы сила чуров хранила в новой жизни.

Жених с братом тем временем тоже отправились в баню: очищаться после схватки с Кощеем и готовить жениха к свадьбе. Игмор и Красен пока были посажены под замок к своим приятелям – навцам, взятым в битве на Оке. Но и сейчас Бер и Торлейв не могли отойти мыслями от главного своего дела. Маленькая баня после топки еще была полна острым, горьковатым запахом древесного дыма, хотелось выбраться отсюда поскорее, но это было единственное место, где братья могли спокойно обсудить наедине то, что было для них всего важнее.

Плеснув из ковша воды на раскаленные камни печи, Бер сел в облаках пара на скамью рядом с Торлейвом, стараясь не касаться бревен стены, чтобы не замараться в саже.

– Ну и что мы теперь должны сделать с этим ублюдком, с этим псом переодетым?

– Ничего, Берси, – уверенно ответил Торлейв. У него было мало времени, чтобы об этом подумать, но в своих выводах он был так уверен, словно вынес это знание готовым из тьмы короткого беспамятства во время поединка. – Ничего мы с ним не будем делать. Послушай, я объясню. Пусть он возвращается к Святославу. Если Святослав прислушается к родичам и казнит его из-за Улеба, он тем самым казнит и самого себя. И он об этом знает. Если он простит Игмошу, то тем навлечет на себя мщение богов. И об этом он, наверное, тоже если не знает, то догадывается. В этом деле для него нет хороших выходов – все плохие. Вот подумай: нам с тобой решать, на какой исход его направить – не много ли брать на себя? А оставить ему самому делать это выбор – если мы таим на него зло, это и будет наша месть. Он не уйдет от расплаты, но дать ему самому выбрать, как расплачиваться, – это будет месть вдвойне. С ним говорят боги. Мы, хоть ему и братья, не ровня ему в глазах богов. И, знаешь, – добавил он, помолчав, – меня это ничуть не огорчает.

– Меня тоже.

– Понимаешь, да? Пусть Святослав сам разбирается с местью, с богами, с судьбой и удачей. Я думаю, сам Один подготовил для него это выбор, и в этом сказалась его любовь. Всякий исход несет нашему князю великую славу в веках. Только не счастье в земной жизни, этого не будет. Но такова любовь Одина. Оставим их наедине, понимаешь? Нам все равно до них не дотянуться, так и не будем лезть не в свое дело.

– И мы вот так его отпустим, – не без сомнения уточнил Бер, – чтобы ехал в Киев, хвалился там своей красной рожей, и все люди думали, что мы отказались от мести, отступились из робости или продали кровь Улеба за серебро?

– Мистине я объясню. Он поймет. Он сам пытался объяснить мне примерно это, но тогда я не до конца его понял. А все прочие… Когда-нибудь и они поймут, в чем заключалась месть за Улеба.

– Через тысячу лет, да?

– А ты куда-нибудь торопишься?

– Но ты хотя бы скажешь Святославу – ты ведь скоро его увидишь, – что это мы с тобой оставили его разбираться с богами? А ведь могли разом с ним покончить – просто отрубить голову Игмоше, когда он упал и ты велел его связать. Никакая валькирия не успела бы нам помешать!

– Э нееет! – протянул Торлейв и покачал головой. –

Не стоит Святше знать, что теперь мы с тобой знаем его главную тайну. Я скажу тем двоим, чтобы молчали. Они будут молчать – им не стоит хвалиться перед князем, что они выболтали нам с тобой тайну его жизни и смерти. Тебе хорошо – ты в Хольмгарде, и ему больше нечего там делать, раз уж там князем его сын. А мне придется жить рядом с ним в Киеве. И идти с ним в дальний поход – уже этим летом. Лучше ему не знать, как много я знаю…

Некоторое время они молча мылись, а потом Бер сказал:

– Ну, что же… Мы могли бы его прикончить, если бы хотели. Но, подумай, спасти его мы не в силах, даже если очень захотим.

Не требовалось уточнять, кто такой «он». Последние полгода оба жаждали разобраться с Игмором, но теперь мысли о нем ушли, вытесненные мыслями о том, кто был куда важнее: об их общем брате, Святославе, князе киевском. Гнет мыслей о мести наконец отпустил их, и оба испытывали облегчение, но вместе с тем у них появилось чувство, будто они добрались до вершины некой горы и оттуда увидели куда больше, чем было доступно их глазам раньше.

– Его не надо спасать от его судьбы, – подумав ответил Торлейв. – Он сам ее выбрал, как Ахиллеус, и не променяет на другую. Он ведь не как мы – для него не важно прожить жизнь в богатстве и почете, найти хорошую жену, завести семерых детей… Для него существует только вечная слава на земле и в Валгалле. И, сдается мне, ее он получит.

Они еще помолчали, потом Бер сказал:

– Ну и насчет семерых детей… ты ведь понимаешь, что просто обязан назвать своего первенца моим именем? После того как я сегодня, жертвуя своей честью, почти что стал для тебя вторым отцом?

– Берси! – У Торлейва было такое лицо, как будто он сейчас заплачет. – Я бы сделал это и без напоминаний. Приезжай в Киев через годик – познакомишься с ним.

– Только не вздумай меня обнимать! – с негодующим видом прошипел Бер. – Что о нас люди подумают!

– Что если бы мы не были братьями раньше, то стали бы ими после сегодняшнего дня!

Обоим было о чем подумать, но мысли у обоих были сумбурными: метались между пережитой смертельной опасностью, торжеством победы, стыдом невольного бесчестья. О свадьбах – своей и брата, только у Торлейва она ожидалась сегодня же, а Беру для этого предстояло еще возвратиться в Хольмгард, где ждала его Вефрид, дочь Эскиля Тени. Отсюда им предстояло ехать вдвоем вниз по Оке, на Угру и в Ратиславль, где ждал их Тородд, потом назад в Смолянск, а там разойтись в противоположные стороны, одному на север, другому на юг. Торлейву и дальше придется терпеть общество Игмора и Красена. Он и хотел бы расстаться с ними как можно быстрее – пусть добираются до Киева как знают! Но как они туда попадут, кроме как с обозом смолянской дани, который Тородд отправит вниз по Днепру, едва сойдет лед? Торлейва посылали за невестой для Велерада – какой шум произведет, когда он, кроме юной Рагноры, привезет еще и собственную молодую жену, о которой никто раньше в Киеве и не слыхал! Невольно все будут их сравнивать, и хотя в глазах толпы Дединка уступает Рагноре красотой, в приданое с ней идет покорность русам вятичей с верхней Оки – уж это и Святослав оценит.

А едва добравшись до Киева, Торлейву придется вновь расставаться с ним и с молодой женой – сопровождать Святослава в походе на восток. Ради этого похода он и принял нелегкое решение оставить двух последних убийц Улеба в живых. А когда и где закончится тот восточный поход – ведает только Один, да и то не наверняка. Бог Копья ведь пообещал Святославу, что три царства упадут к его ногам, а Хазария – только первое из них. Где ждут его два других? Русам известно всего три ныне существующих царства: Хазарское, Греческое и Болгарское. Но мир так велик, что слишком полагаться на свои знания о его устройстве Торлейв не стал бы.