"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19

Дворецкая Елизавета Алексеевна

– И я больше не позволю им ею играть, перекидывать, как кубарь, – то Станибору, то кагану. Она будет моя. Я о ней позабочусь лучше, чем эти шишки бородатые, ее родичи.

И замолчал, сам в изумлении от того, что сейчас сказал. Но тут же понял, что сказал правду: именно этого он и хочет.

* * *

«Никогда не думал, что когда-нибудь буду так жаждать увидеть Игмошу», – думал Торлейв, пока долгой ночью вертелся с боку на бок, не в силах заснуть.

Выехали еще почти в темноте. Из былемиричей почти никто не пожелал сопутствовать двум молодым русам: Кощея здесь боялись не шутя. Случай во время неудачной осады, когда он пролил со стены огонь, – относили

его на счет колдовства, – внушил людям еще более сильный страх. Не помогало даже то, что Торлейва и Бера сопровождала дружина из трех десятков человек – от колдовства и сотня не защитит.

– У меня есть оберег против Кощея. – Торлейв показал былемиричам мешочек красного шелка. – Здесь три колоса от жнивного венка, а дала мне их княгиня киевская, дочь князя смолянского. Пока они со мной, Кощеевы чары мне не страшны.

В защитную силу жнивного венка, да еще выбранные руками княгини, люди верили, и к дружине присоединился Доброван с сыном. Доброван от души беспокоился о Дединке, сироте, которой неоткуда больше ждать защиты, но и стыдился перед двумя молодыми русами, что сам не смог ее защитить.

Красен, которого везли на санях со связанными руками, довольным не выглядел. Торлейв, зная его хитрость, считал, что пленник просто не хочет выдать, что у него на душе. Но Красен и правда не слишком радовался возвращению на Кощееву гору. Понимал: как только он туда попадет, обещание сохранить ему жизнь потеряет силу. А что они с Игмором, располагая «ратью» из десятка отроков, сумеют продержаться до появления в этих местах Святослава с войском, он не верил. С теми силами, какие у них остались, они не смогут противостоять осаде и будут вынуждены или выйти из города и принять бой, скорее всего, безнадежный, или умирать с голоду. Братья Улеба жаждут их крови, да и местные на них так злы за поборы и унижения, что и осмелеть могут, как получат большое преимущество в числе.

День был тихий, хмурый, но снег не шел. Когда пробирались, следуя за Доброваном, с трудом верилось, что в этом пустынном краю есть обитаемое место. Кощеева гора даже зимой выглядел так, будто попала сюда каким-то чудом: не то с неба упала, не то из-под земли выскочила. Коней оставили внизу, стали подниматься, следуя за Доброваном, пешком. Высокий каменистый холм был усеян огромными валунами; там, где сдуло снег, виднелись ровные круглые отверстия, имевшие такой вид, как будто кто-то очень сильный проделал в камне дыры просто пальцем. «Кощеевы пальцы! – пояснил Доброван, показав их спутникам. – Так их зовут. Кощей сам в камень пальцы совал, вот дыры и остались». В Кощеевы пальцы Торлейв и Бер не очень поверили, но стали лучше понимать, почему новоявленный владыка этого места, вернувшийся из бабкиных сказок, внушает окрестным жителям такой страх.

По дороге оба брата были молчаливы и сосредоточены – каждый на своем. У Торлейва на уме была Дединка – еще немного, и он ее увидит. Вызволит из навьего гнезда, избавит от опасности, а потом… дальше он не знал и не хотел загадывать, но чувствовал стойкое нежелание возвращать ее в руки родичей, которые так плохо распорядились своей властью над ней. Беспокоился: что если с ней что-то случилось уже после того, как Красен ушел в свой злополучный поход? Что Игмор готов был убить ее недрогнувшей рукой, Торлейва не удивило. Что если он вздумал как-то на ней отыграться, когда узнал о поражении? Он пожалеет об этом – мстителям ведь тоже есть на ком отыграться. Может, хотя бы мысль о побратиме удержит Игмора, но Торлейв ведь его знал – с умом и здравым смыслом Ингвар никогда дружбы не водил. Иначе не оказался бы здесь – в глуши чужих лесов, в шкуре Кощея.

Мысли Бера тоже кружились вокруг Игмора. Не в пример

Торлейву, Бер его совсем не знал, даже плохо помнил в лицо после пары беглых встреч, но волновался, зная, что приближается к самой важной точке своего долгого – протяженностью уже в полгода – пути. Игмор был главным виновником гибели Улеба, за Игмором Бер гонялся от истока Волхова до верховий Оки. Несколько раз Игмор ускользал прямо из рук, и вот сегодня Бер получит право сказать: я его настиг. Сегодня он увидит своего врага, а тому уже некуда ускользнуть. Разве что в само Подземье, если истинный Кощей снова явится и заберет с собой Кощея поддельного.

У обоих братьев под кожухами были надеты, как и в день драки на Оке, кольчуги, на плече – щиты. Когда впереди показались громадные каменные «ящеры», стерегущие вход на площадку, вытолкнули вперед Красена – узнав его, с вала поостерегутся стрелять.

Перед воротами еще виднелись горелые пятна от разлитого дегтя. Тут же валялось обугленное бревно, которым былемиричи, научившись у самого же Кощея, пытались выбить створки.

– Позови, – велел Торлейв Красену.

Тот стал кричать, призывая дозорных показаться. Первые двое отроков, появившихся на валу, судя по недоумевающим лицам, были из мери и не понимали по-славянски. Мергуш, мерянин, понимавший по-русски, был убит на реке, а прочие отроки, набранные на озере Келе, где русов не было, их языка не знали. Позвали кого-то из славян, объяснили, что вызывают Кощея на переговоры.

Наверное, всем стоявшим под воротами мгновения ожидания показались долгими, ни одно сердце не осталось спокойным. Даже Торлейв и Бер, знавшие, что здесь засел никакой не Кощей, а всего лишь Игмор, Игмоша, Желькин сын, и то с внутренним трепетом ожидали его появления. «Игмор и правда стал немножко Кощеем после всего, что натворил», – как-то сказал Бер, и сейчас Торлейв, видя Кощеево гнездо, где их враг обосновался, согласился с братом. Может, даже не немножко… Тот, кто по сути сделал князя русского братоубийцей, родился не в добрый час. Игмор, считавший и себя сыном Ингвара, то есть кровным братом Святослава, когда-то спасший его, а потом погубивший, родился быть тенью Святослава, как Локи – тень Одина. И здесь, в этом зловещем навьем городе, он, пожалуй, обрел свое настоящее место. Уже зная, что смерть Игмора потянет за собой смерть Святослава, Торлейв все же не удержался и пожелал: пусть бы Игмор здесь и остался.

Все знали, чего следует ожидать. Но когда Кощей появился – на валу, словно на спине каменного ящера, огромный, черный, косматый, в жуткой личине, выше человеческого роста – не вздрогнул только привыкший к этому зрелищу Красен. И Добрована, и Бера, и Торлейва пробрало холодом при виде этой огромной фигуры, хромающей, опирающейся на копье. Торлейв не сразу собрался с духом, чтобы обратиться к нему. В этом Кощее невозможно было узнать хорошо ему знакомого Игмора сына Гримкеля, и он помедлил, напоминая себе, что Игмор должен быть внутри этой громады.

– Долго же ты заставлял нас за тобой гоняться… Кощей! – крикнул Торлейв. – Узнаешь меня? Видишь ли ты что-нибудь из-под этой страшной рожи – черной, как твое сердце, Игмор сын Гримкеля? Это я, Торлейв сын Хельги. Здесь со мной мой брат, Бер сын Тородда. Целых полгода мы искали тебя – ты знаешь почему. Не прячься, я знаю, что это ты. Покажи нам твое лицо.

Кощей не отвечал. Не двигаясь, он уставил нарисованные на личине круглые глаза на братьев, а рассматривал их, вероятно, через щель, расположенную в пасти личины, среди зубов. Он молчал, как молчит мертвец среди живых, но Торлейв надеялся, что Игмор просто не находит слов. Он ведь, скорее всего, не знал, кто разбил его людей на Оке.