Княгиня Ольга
Шрифт:
— Рабыня, как смела подойти к князю! Под батогами рудой изойдешь, негодница! — И Ольга позвала Аксинью. Та явилась сей же миг. Но Ольга упрекнула ее: — Долго ли мне кричать?
— Повелевай, матушка княгиня, — с низким поклоном отозвалась Аксинья.
— Отведи ее на скотный двор да спусти шкуру!
С лица Аксиньи румянец как ледяной водой смыло, белее полотна стало. Ан новгородские женщины особого складу народ. Хотя и побледнела Аксинья, да разума Бог не лишил и смелости не убавил. Крикнула Малуше:
— Ну-ка вон,
Малуша лишь поклонилась боярыне и скрылась за дверью. Аксинья же к Ольге близко подошла и прошептала:
— Грех на душу не бери, матушка княгиня. Дитя у нее княжеского рода, от твоей кровушки!
Ольга и на боярыню хотела выплеснуть свой гнев. Да молитва спасла, кою как покаяние что-то подвигнуло ее прошептать: «Милостивый Боже, прости рабу Твою грешную! Человеколюбце, сама не ведаю, что творю. Покарай меня за побуждения окаянные, Господи». Всевышний же не простил Ольгу, но образумил. И она повинилась:
— Что уж тут, бес попутал, Аксиньюшка.
Аксинья служила первой боярыней при Ольге уже более двух лет, с той зимы, как погибла в пещерах боярыня Павла. Она была умна и сдержанна, как и ее прежняя подруга. Сказала Ольге нужное:
— Жаждаешь наказать, так сие не уйдет от Малушки. Как родит дитя, так справляй свое. А пока ушли ее подальше с глаз, да под строгий надзор.
— И то, — согласилась Ольга. — Нонче же и отправь ее на Рось, в Будутино.
— Так и сделаю. И людей верных пошлю досматривать. А ты, матушка княгиня, позови ее и накажи дитя беречь, и прощение покажи ей свое. Без него проку не будет. Страху-то в ней нет, токмо совесть одна.
— Ишь ты, пересилила меня, новгородская, спасибо, — улыбнулась княгиня, — Чего уж, и впрямь повинную голову меч не сечет. Скажи, пусть войдет. Да в путь ее собирай тотчас. Мне же коней подай, в Вышгород еду.
Аксинья скрылась, но вошла Малуша. Остановилась у двери.
— Подойди поближе, — позвала княгиня.
— Слушаюсь, матушка, — Малуша подошла к Ольге, на колени опустилась близ кресла.
— Тебя ноне увезут в Будутино. Живи там мирно, не вольничай, дитя береги, тем и прощение обретешь. Теперь иди.
Но Малуша не встала, не ушла, а припала к коленям княгини и заплакала. Ольга подняла руку, чтобы погладить по голове, однако сдержалась. Да у самой слезы на глазах появились.
— Иди же, — строго сказала Ольга.
Малуша поднялась на ноги и, смотря на княгиню глазами чистыми, омытыми слезами благодарности, так и не поворачиваясь к двери, вышла из покоя.
Пока Малушу собирали в дальний путь, к красному крыльцу подали кибитку, запряженную парой гнедых лошадей, из терема появилась княгиня Ольга в сопровождении Аксиньи. Они уселись в сани, и резвые кони унесли их с теремного двора, а следом ускакали тридцать воинов-телохранителей.
В Вышгороде у княжеского терема Ольгу встретил воевода Асмуд. Помог ей выбраться из кибитки. Заметив,
— Матушка княгиня, какая беда приспела?
— Да уж накатилась. Где Святослав?
— В путь собирается. Любеч надумал посетить.
— Я ему покажу Любеч! Все с глаз моих пытается сбежать! — Ольга решительно вошла в терем. Асмуд едва поспевал за ней, дабы открыть двери. Святослав в сей час сидел в трапезной. Яств перед ним было немного, как в походе: холодная говядина, жареная рыба, ржаные лепешки, жбан с сытой — вот и все украшения княжеского стола.
— В путь собираешься? — спросила княгиня.
— Да, матушка. В Любече воевода с боярами свару затеяли.
— Со мной поедешь!
— Далеко ли, матушка?
— Далеко. От проказы избавить тебя хочу.
— Нет у меня такой напасти.
— Коль говорю, значит, есть, — Ольга повернулась к Асмуду: — Воевода, иди-ка собирай князя в дальний путь. Да лучшие кафтаны не забудь взять.
Асмуд поклонился и ушел, зная, что переспрашивать княгиню или задавать ей вопросы чревато осуждением.
Лишь только Асмуд скрылся за дверью, княгиня спросила сына:
— Белую орлицу видел во сне или наяву?
Князь догадался, о ком матушка спрашивает, потупил голову и ответил угрюмо:
— Такого не приходило ни во сне, ни в яви.
«Язычник, — гневно мелькнуло у Ольги, — Вижу, что было и во сне и наяву. Да у них же ничего святого нет. Ложь для них — утешение».
— Пусть так Но я знаю, что ты извратничаешь. И потому слово мое материнское твердое и невозвратное. Мы едем в Угорское княжество за невестой, княжной Предславой.
— Матушка, я не поеду. Волю твою нарушаю, потому как люба мне Малуша.
— Как смеешь мне возражать?! — крикнула Ольга, — Подумал бы: Малушка рабыня, а ты — великий князь!
— Нет, матушка, Малуша не рабыня. Она дочь новгородского боярина и твоей товарки Павлы. Еще сестра богатыря Добрыни. А рабыней она стала по твоей воле. Твои уставы плохи.
Ольга недолго сетовала на слова сына. И гнев свой погасила. Вспомнила она тот час, когда после нескольких месяцев разлуки с сыном он поразил ее тем, что стал другой. Вот оно откуда: князь Святослав не только ее сын, но он еще и мужчина. «Что ж, тому пришло время, да, может, и во благо», — решила Ольга и сказала миролюбиво:
— Ладно, сын, не будем ссориться. Наверное, я не права. Годы дают себя знать…
Помня о крутом нраве великой княгини, Святослав нашел в себе смелости спросить:
— Матушка, а что с Малушей?
— Ничего с ней не случилось. В деревню удалилась, дитя рожать.
— Но куда?
— А вот сего тебе не скажу. Ни к чему тебе это знать. — И поняла, что пора говорить о том, зачем приехала: — ВЛюбеч пошли Свенельда. Да накажи быть твердым. Сам же собирайся в Угорское княжество. И не перечь, сынок, прошу Христом Богом.