Княгиня Ольга
Шрифт:
— А еще, когда скифы на своих ладьях отправлялись в море, то всегда выпивали с вином полынь и тогда никакая болезнь от качки на морских волнах им не грозила… Скифы смеялись даже над греками, которые дали какому-то своему мудрецу выпить ядовитую траву цикуту, и он умер, они не знали, что ему должно было дать горячего вина с полынью — и он бы остался живым…
— Но как же скифки могли не понести ребенка в недели любви, как ты говоришь? — вернула княгиня Ольга няньку…
— Если сок из мяты сумеешь ввести в свое чрево до свидания с мужем, то не будет никакого зачатия, — ответила нянька…
— А что же делает Марина? — спросила княгиня Ольга просто, будто свою сестру. Никогда она не говорила
— Маринка баб киевских научает зельям любовным… Привязывать к бедрам листья мальвы помогает приманивать мужей… А если листья мальвы растереть и смешать с гусиным салом да приложить к телу на живот и на чресла — то выгонят они всякое зачатие… А еще шалфеем изгоняет она плод — шалфей с горячей медовой водой, это даже мужские члены лечит от зуда…
— Тьфу, нянька, что ты мелешь! — сказала княгиня Ольга негодующе. А та посмотрела на нее сердито: — Ты не возносись, будто богиня… Это ведь по жизни часто очень всех тревожит… Что — грек твой лекарь Валег — вылечит? Он и не знает. А скифы знают, Маринка сумела к ним подобраться… и вызнала…
— Да ты ревнуешь! — сказала княгиня Ольга.
— Я сожалею, что князь Олег и князь Игорь не хотели привлечь к себе скифов…
— Но они не выгнали их из Киева! — сказала княгиня Ольга.
— Ой–ой! Какую милость оказали — не выгнали…
После смерти князя Игоря, когда на княгиню Ольгу обрушилось горе и не разделенное ни с кем отчаяние утраты, стала она прозревать мир и законы его устройства. Больше всего ее потрясла невозможность до конца понять человека: кажется, ты знаешь его как себя, сколько сделал ему благодеяний, сколько он у тебя на пирах меда выпил, жареных кабанов съел, сколько клялся в верности и любви… Готов был, кажется, жизнь свою за тебя отдать… Но меняется жизнь, погибает князь Игорь и — все вокруг меняются, будто рождаются заново. Нет уже ни любви, ни преданности, ни готовности… будто личину скинули… Нет, не личину… Из каждого вылез свой зверь — из кого волк, из кого — лиса хитрая или заяц бешеный… Значит, скифы лучше понимали человека, видя в нем совсем иное существо?
Уж кажется, нянька — круглая и понятная, как яблоко… А и в ней обнаруживается тайник, неведомый княгине Ольге, жалеет она скифов, сокрушается, что Маринку принимают у них и пользуется она скифскими уменьями в свою пользу…
Княгиня Ольга всегда знала, что нянька была умна и умела держать язык свой за зубами, не открывая рта, даже когда ее выпытывали… Не скажет лишнего никогда, и этим была бесценна для нее, княгини… Но все, что сейчас говорила нянька о Марине–невестке, было для нее неожиданным. , — Нянька, можно только восхищаться, что Марина познает лекарскую скифскую науку и в отличие от меня знает все эти женские тайны, о которых ты мне поведала, — стремясь быть справедливой, сказала княгиня Ольга. — Нехорошо, что она как жрица богини Макоши творит неподобное, я боюсь, что она может быть наказана…
И тут опять нянька ее поразила:
— Все о Маринке я знаю от сестры своего давно покойного мужа. Она была много моложе меня и любит меня до сих пор. Она жрица, из знатного скифского рода Гелона, их было три брата — Скиф, Агафирс и Гелон. В честь предка носит имя Гелона. Вот она мне все и поведала… Ты спрашиваешь — что плохого делает Маринка? Я тебе отвечу: она присваивает чужое, скифское. Вместо того, чтобы идти на Скифский конец и обращаться к скифам за помощью, платить им, все теперь бегут к Маринке…
— Не понимаю твоих родичей, — сказала княгиня Ольга. — Сами же ей отдали тайное, а теперь сокрушаются, что она этим пользуется.
— И ты, такая мудрая, не понимаешь, — сказала нянька запальчиво. — Маринка обирает бедных, пользуясь их отъединенностью, они живут замкнуто, к себе мало кого пускают.
— Ой, спасибо, а то я думала, что ты скажешь, что уже чувствуешь себя скифкой. Как Порсенна у нас этруск… — Засмеялась княгиня Ольга.
Няньке, однако, надо было выговориться, чтобы уже не оставалось никаких недоговоренностей, она боялась потерять доверие княгини Ольги.
— Меня Гелона долго просила тебе не говорить, она думала, что сумеет справиться с Маринкой — ведь скифка–лекарка осталась жива благодаря заботам Маринки — та сама ей целебные кисели носила, горячими хмельными медами с травами ее отпаивала, полынь на рассвете, пока солнце не взошло, собирала на берегу Днепра. А когда все вернулись, делать было нечего. Маринка все скифские тайные травы и коренья в свой сад чародейный перенесла… У нее такая память, что она запоминала все с одного слова, какое бы ей скифка ни обронила…
И опять подивилась княгиня Ольга, как обманчив для нас внешний мир: напрасно мы думаем, что он нам известен…
— Каждый народ держится своими тайнами и своим прошлым, — говорит Гелона, —а у скифов далекое прошлое и много тайн, которые они не выдали другим до сих пор.
— Ну уж, какое у них особенное прошлое, — сказала Ольга, чтобы нянька не заносилась. Княгиня знала, что в любом общении людей важно быть победителем, если не хочешь скоро оказаться побежденным всюду. То, что свекровь не знала о важном в жизни своей невестки, матери своих внуков, делало ее беззащитной…
Нянька опустила голову. Она понимала, что творится в душе княгини.
— Ты не виновата, —сказала она наконец. — Все происходило в глубокой тайне. И не то беда, что Маринка выучилась хитростям жреческим — зачинать или выкидывать зачатие…
— А что же еще? — спросила княгиня Ольга с тревогой.
— Гелона просила тебе передать, что она поражена твоей прозорливостью, потому что детей, своих внуков ты перевела в свой терем вскорости после того, как Маринка перенесла в свой сад самые потаенные и ядовитые травы и коренья из Сокровенного Скифского сада, который находится только в скифской общине Киева, да может быть, еще где-то у царских могил.
Лицо княгини Ольги покрыла молочная бледность, и нянька испугалась:
— Что ты, голубушка? Совсем у меня измучилась… Я тебя допекла своими бреднями…
— Нет это все слишком значимо, слишком важно для всей нашей жизни, и ты сама это знаешь, иначе бы не стала мне все это рассказывать… — тихо ответила ей княгиня Ольга.
— Зачем же скифам держать ядовитые коренья? — спросила княгиня Ольга.
— Гелона просила тебе передать, что славяне унаследовали дары покровителя своего греческого — потом уже! — бога Аполлона и сына его Асклепия–целителя. Кентавр Хирон, воспитавший мальчика после смерти его матери Коронды — у вас вещей Вороны — был скифом и все кентавры — это скифы — всадники, столь слитые с лошадьми, что кажутся одним телом. Дочери Асклепия — Гигиея и Панакия — это амазонки в скифских степях Танаиса. От дочерей Асклепия пошли у скифок, амазонок и потом славян знаменитые лекари, Аполлон же оставил в Гиперборее и Скифии чудесные сады — с жизненосными травами, кустами, деревьями и цветами…