Княгиня Ренессанса
Шрифт:
– А вот неблагодарные Медичи прогнали меня, – с горечью сказал гость.
– Я не Джулио Медичи, мой дорогой Никколо, и никогда не забываю того, чему вы меня учили в юности во Флоренции.
Ваша светлость очень добры.
– А знаете ли, мессир Макиавелли, что моей настольной книгой является ваш труд «Князь»?
– А! «Князь»!.. Монсеньор оказывает мне слишком большую честь. В этом трактате я изложил кое-какие свои соображения, которые могли, если бы они только захотели, помочь великим мира сего… но, кроме вас, монсеньор,
– Мне говорили, что ваши рассуждение «О Первой Декаде Тита Ливия» являются излюбленным произведением его величества Карла V… Немного вина?
– Нет, монсеньор, мои бедные больные кишки уже не выносят его. Вот если вашей светлости будет угодно налить мне воды из этого графина…
По звуку булькающей жидкости Зефирина поняла, что Фульвио наполняет кубки.
– Как вы, человек, столь поглощенный политикой, проводите свои дни, мессир Макиавелли? – с любопытством спросил князь Фарнелло.
– Ну, по утрам встаю вместе с солнцем, монсеньор, и отправляюсь прогуляться в рощу. Оттуда иду к фонтану, с собой беру какую-нибудь книгу… Когда Данте, когда Петрарку, а, случается, одного из поэтов поменьше, вроде Тибулла, Овидия или еще кого-то…
«Образованный».
Зефирина просто сгорала от желания увидеть лицо странного посетителя. Она подняла голову и увидела, что между перегородкой и потолком есть узкая щель, сквозь которую пробивается свет. Двигаясь бесшумно, точно мышка, Зефирина перевернула пустое ведро, влезла на него и оперлась руками о небольшую деревянную дощечку. Прильнув глазом к щели, она увидела, что происходит в соседней комнате.
В дрожащем свете зажженных свечей Фульвио и его гость сидели за столом друг против друга.
Посетитель был человеком лет пятидесяти-шестидесяти, заметно потрепанным жизнью. На его лице, некрасивом, но дышавшем умом, только черные глаза под нависшими седыми бровями казались еще живыми.
– Пишете ли вы сейчас? – спросил Фульвио.
– Я закончил теоретический трактат об искусстве ведения войны, монсеньор, историю Флоренции вплоть до Лоренцо Великолепного и, представьте себе, пьесу для театра, комедию… «Мандрагора».
– Как бы мне хотелось ее прочесть. О чем она?
– О Лукреции, жене старого доктора Нича, которая обманывает его с молодым Калимачо. Это очень забавно. Но ваша светлость просили меня взобраться по приставной лестнице, чтобы поговорить о театре? – спросил неожиданно писатель, ставя на стол свой кубок.
Фульвио сделал то же.
– Не совсем, мессир Макиавелли… «Макиавелли, Макиавелли…»
Зефирина никогда не слышала ни от кого об этом человеке. Во Франции его имя сразу бы укоротили и звали бы просто мессир Макиавель… Странное имя звучало в голове как что-то непонятное и даже опасное.
– Я мог бы говорить с вами о литературе всю ночь, мой дорогой Никколо, – сказал Фульвио, нисколько не обидевшись; но вы правы,
– Стать личным советником князя Фульвио Фарнелло? – сказал гость задумчиво.
– Именно так.
Человек тяжело вздохнул:
– Ах, монсеньор, вы появились слишком поздно. При этих словах брови князя Фарнелло нахмурились.
– Значит ли это, что вы снова кому-то принадлежите?
– Увы, это так, монсеньор… принадлежу смерти… Мне уже недолго осталось. С каждым днем я становлюсь все слабее, и предложение, сделанное мне вашей светлостью, наполняет меня одновременно и радостью, и печалью. Италию ждут тяжелые времена, и мне б хотелось изо всех сил помочь вашей светлости…
В комнате наступило тяжелое молчание. Слышно только, как потрескивают свечи.
– Мой врач один из лучших и может помочь вам, Никколо.
Странный посетитель оборвал Фульвио выразительным жестом, говорившим: «бесполезно».
– Мне кажется, я угадал, что вас терзает, Фульвио… Таков, увы, удел всех итальянских князей. Подлинно великий князь, мой дорогой друг, если вы позволите мне вас так называть, в политике должен принимать во внимание лишь стоящие перед ним цели, не давая воли моральным предрассудкам… Без малейших угрызений совести он должен жертвовать всем, что окажется на его пути к достижению цели. Не доверяйте никому и ничему, князь Фарнелло! Не доверяйте своей семье, своей жене и своим детям, если они у вас есть! Не доверяйте самому себе!
Помните, что в итоге вы обнаружите больше преданности и преимуществ в тех людях, которые в начале вашего правления казались вам подозрительными, а не в тех, кто поначалу вызывал ваше доверие.
Не доверяйте своему исповеднику…
Не доверяйте своему сну, своему лицу, своему взгляду, своим мыслям…
Научитесь постоянно их скрывать! Улыбайтесь тем, кого ненавидите, не сближайтесь с теми, кого цените! И помните всегда о той бесценной пользе, которую можно извлечь как из древних, так и новейших событий. Они говорят о том, что всякому новому правителю легче добиться дружбы тех, кого устраивал прежний режим и кто из-за этого был его врагом, чем дружбы людей, ставших его друзьями и помогавших свергнуть ненавистную им власть…
– Вы хотите сказать, Никколо, что мне следует больше доверяться моим врагам французам, чем испанцам и англичанам… нашим союзникам? – прошептал Фульвио.
– Я хочу сказать то, что сказал. Ваша светлость может толковать сказанное сообразно происходящим событиям. Только не впадайте в роковую ошибку, не позволяйте себе проникнуться к кому бы то ни было искренним доверием, дружбой и особенно любовью. Вот, монсеньор, завет, который из глубокого уважения может оставить вам несчастный Макиавелли.