Княгиня Ренессанса

Монсиньи Жаклин

– Браво, так-то вы ее стережете, – сказал вновь вошедший, возвращая свою добычу в глубь сарая.

Лям д'Асье и Зольдер стояли перед ним с виновато опущенной головой.

– Да что… мы не виноваты, Ля Либерте, она какая-то бешеная…

– Яволь, она просила пить.

– Ступайте, принесите ей воды, – приказал мужчина, – а вы успокойтесь, мадам, иначе мне придется вас связать.

Произнеся эту угрозу, человек по кличке Ля Либерте бережно опустил молодую женщину на соломенную подстилку. При слабом свете фонаря Зефирина плохо различала лицо главаря.

Судя по походке, мужчина был молод и силен. Одет он был, как и все остальные, в изодранный мундир, но в отличие от двух предыдущих Ля Либерте был не так грязен.

– Давайте, ребята, поторапливайтесь, и заберите этот фонарь, если не хотите, чтобы все знали, где мы прячем пленницу.

Эти слова вселили надежду в Зефирину. Если наемник не хотел, чтобы кто-нибудь обнаружил ночью сарай, значит, Фульвио находится где-то поблизости.

Лям д'Асье и Зольдер отправились выполнять поручение, а Ля Либерте уселся перед Зефириной на низенькую скамеечку.

В темноте Зефирина пыталась разглядеть его лицо. Снова в небе сверкнула молния и на миг осветила сарай. Но шляпа мужчины была по-прежнему надвинута низко на глаза. Она поняла, что он не хочет показывать свое лицо.

– Вы француженка, мадам? – спросил он низким голосом.

– Не понимаю, зачем вам это.

Зефирина совершенно забыла мудрые советы Макиавелли.

– Потому что я тоже… вернее, раньше был… – поправился Ля Либерте.

– Низко же вы пали.

Ничуть не оскорбившись ее замечанием, наемник встал и пошел открывать дверь. Лям д'Асье протянул ему кувшин.

– Теперь все в порядке. Скажи остальным, чтобы охраняли все подступы.

Свет фонаря стал удаляться. Ля Либерте затворил дверь.

– Возьмите, пейте.

Он протянул кувшин Зефирине.

У нее вновь появилось искушение выплеснуть содержимое ему в лицо. Но зачем? И потом, очень хотелось пить. На ощупь она взяла кувшин. Ее пальцы коснулись руки солдата. Зефирина пила долгими глотками свежую воду Тибра, но, напившись, запротестовала:

– Могли бы дать мне хоть кусочек хлеба.

Мужчина снова уселся на скамеечку. Зефирина едва различала его во мраке.

– Очень сожалею, но у нас нет хлеба, у нас вообще нет никакой еды уже несколько дней.

– Что ж, зато у вас есть, что выпить, – усмехнулась Зефирина.

– Да, все, что у нас осталось, это бочонки с водкой.

– И вы думаете, что это дает вам право требовать выкуп за людей, сделать меня заложницей? Уж не хотите ли вы, чтобы я прослезилась над вашей печальной судьбой?

В третий раз сверкнула молния.

– Вы судите, мадам, ничего не зная.

Ля Либерте встал. Зефирина была почти уверена, что голос наемника задрожал. Довольная тем, что обнаружила слабое место, она продолжила наступление:

– Да вы просто банда разбойников вне закона, вы считаете, что вам все позволено, даже похищать жену у мужа, требовать оружия и золота.

– Мы потеряли наших командиров под Павией.

– По-вашему, это уважительная причина?

– Но мы умираем от голода, никто не дает нам

никакой еды.

– Если бы вы просили вежливо!

– Что-что?! – крикнул, не сдержавшись, Ля Либерте.

– То, что слышите, – не унималась Зефирина. – С хорошими манерами всегда можно получить то, чего желаешь, и…

Одним прыжком мужчина оказался на подстилке и, придавив молодую женщину коленом, стал изо всех сил трясти ее.

– Замолчите! Когда вы, наконец, поймете! В деревнях из-за всех этих иностранных армий уже начался голод… Мы ищем, кто бы нас снова нанял, но, если война кончится, у нас не будет хозяина.

– Ну, это уж слишком, если вам нужна война только ради… – Зефирине пришлось умолкнуть, потому что Ля Либерте едва не свернул ей шею.

– Да знаете ли вы, что такое голод? Сидя в своих дворцах и замках, что вы понимаете в жизни? Только и видите, что согнутые спины своих рабов и слуг… И ни разу не задумались, что речь идет о таких же мужчинах и женщинах, как вы.

Полупридушенная, задыхающаяся, Зефирина из последних сил отбивалась от этого взбешенного революционера.

Неожиданно поведение мужчины изменилось. Он начал тискать ее, обнимать, прижимать, руки полезли к ней под юбки. Обезумевшие губы искали ее губ. Поняв его намерения, она боролась, собрав последние силы. Колотя кулачками в грудь Ля Либерте, Зефирина с ужасом почувствовала, что по ее телу разливается жар.

Горячее мужское дыхание обжигало ей шею. «В кого же я превратилась, если меня может взволновать подобный человек?!» Зефирина яростно сражалась, но, как ей казалось, больше с самой собою, чем с ним. «Боже правый, ее сейчас изнасилуют и ей это не будет неприятно!» Она собралась с последними силами и отшвырнула насильника.

Возбужденная охватившим ее желанием, она невольно подумала: «Вот она месть монсеньору, моему мужу».

А солдат, будто услышав ее немой призыв, всем своим телом придавил молодую женщину, бормоча при этом нечто непонятное:

– Ты моя жена… жена навеки… Ты всегда мне принадлежала… Я никогда не забывал тебя… Зефи… моя Зефи…

В небе прогрохотал гром и очередная молния на краткий миг осветила сарай. Но этого было достаточно, чтобы Зефирина разглядела склонившееся над ней лицо, на котором жизнь уже оставила свои следы.

– Бас… тьен…

В наступившей темноте Зефирина, казалось, продолжала видеть открытое волевое лицо, голубые глаза человека, с которым вместе росла, племянника своей кормилицы Пелажи, своего крепостного Бастьена, который сбежал при обстоятельствах, не особенно лестных для нее [24] .

– Бастьен! – повторила она срывающимся голосом. Волшебное мгновение кончилось. Молодой человек отполз на другой край подстилки. Опустив голову на руки, он прошептал усталым голосом:

24

См. «Божественная Зефирина».