Княгиня Ренессанса

Монсиньи Жаклин

– Да, мадемуазель, это действительно я.

Сам того не желая, бывший крепостной снова заговорил со своей хозяйкой в надлежащем тоне. Но она опустилась на колени, чтобы найти в темноте его руку:

– Бастьен, друг мой… я так рада, что нашла тебя.

Пальцы ее сжали мозолистые ладони молодого человека. Потом она обхватила руками его шею и прижала голову Бастьена к своей. И тут на нее тяжелой волной нахлынуло прошлое. Впечатление было столь сильным, что из глаз Зефирины хлынули слезы. Сквозь эти слезы, прерывающимся голосом она говорила:

– Я

повсюду тебя искала. О, Бастьен, почему ты так внезапно исчез? Я так боялась за тебя.

Потрясенный ее словами, молодой человек сжал Зефирину в своих объятиях.

– Извини меня, Зефи, но я больше не мог… «Видеть тебя живой, любить тебя и терпеть пытки, которым ты меня подвергала день за днем», – подумал он про себя.

– Мне хотелось свободы, я нашел ее, а мои люди стали звать меня Ля Либерте [25] , – произнес он с гордостью.

Немного успокоившись и продолжая удерживать руку Бастьена в своих руках, Зефирина спросила:

25

Ля Либерте (la libert'e) – «свобода» (фр.).

– Гаэтан мне говорил, что в Павии ты спас ему жизнь…

– Да, мне повезло. Бедняга… Когда я увидел его лежащим на земле и истекающим кровью, я подумал о вас, о вашем горе… а вы вот теперь замужем за другим и… стали княгиней, – добавил Бастьен с какой-то злой нотой в голосе.

– Не суди о том, чего не знаешь, – сказала Зефирина. Перескакивая с пятого на десятое, она рассказала ему все, что с ней приключилось во Франции после разгрома французов под Павией… разорение… отчаянное положение… вынужденное замужество ради спасения отца… В своем рассказе она деликатно умолчала о побеге с Гаэтаном и сразу перешла к финальному событию. При этом голос ее был ровен и естествен:

– Мы направляемся в Рим, чтобы добиться расторжения брака. Но ты, как ты дошел до…

«Превратился в бандита», – подумала Зефирина. Бастьен тряхнул головой:

– Да, я сбежал от вас, точно паршивый пес, ночью, но днем меня могли схватить полицейские ищейки и подвергнуть публичному наказанию. Когда я узнал, что записывают добровольцев на войну, не особенно интересуясь их прошлым, я поступил на службу к мессиру де Ла Палису. После его гибели и поражения под Павией мы, оставшиеся в живых, жалкие, оборванные, голодные, собрались все вместе и стали жить грабежами. Но у итальянских крестьян у самих ничего не осталось. И тогда мне пришла в голову мысль пощипать знатных синьоров…

– Ты не узнал меня? – с волнением воскликнула Зефирина.

– Ей-богу, нет… я хотел захватить вашего мужа или того, второго. Но, когда я увидел вас в окне кареты, сердце мое чуть не выпрыгнуло из груди… Я сказал себе, что это судьба… Я снова нашел свою Зефи и потому приказал вас похитить.

Он умолк. Раскаты грома звучали все дальше и дальше. Полил дождь.

Где-то заухала сова. Зефирине в ее мокром платье было холодно.

– Но,

Бастьен, ты же не можешь продолжать и дальше жить такой жизнью, похищать людей, требовать за них выкупа.

– Да, а разве не то же самое сделал ваш князь, если верить вашему рассказу? Но ему, конечно, все позволено, он ведь князь, мне же ничего нельзя, мои ноги покрыты грязью.

Зефирина покачала головой:

– Послушай, Бастьен, теперь уже поздно, и мы не станем здесь обсуждать права и законы. Но я обещаю тебе уладить твое дело завтра утром. Ты мой крепостной, я твоя госпожа и клянусь, что в Багателе мы дадим тебе свободу… ты сможешь покинуть эту банду негодяев и поступить куда-нибудь на службу. А теперь проводи меня.

Зефирина встала. Бастьен продолжал сидеть, будто окаменел. И вдруг из горла его вырвался крик:

– Вы стали еще хуже, чем были прежде… Вы так ничего и не поняли… Вы жестоки и высокомерны… Но если вы думаете, что я отпущу вас и отдам другому…

Бастьен схватил Зефирину за платье и повалил на пол. И как когда-то в детстве, они боролись и обругивали друг друга всякими словами.

Неожиданно дверь в сарай отворилась. Это Лям д'Асье пришел с новостями. Он поднял фонарь над головой. И в тот же момент со двора донесся крик:

– К оружию!

Горящие головешки, которыми выстреливали из арбалетов, падали на крыши сарая и других строений фермы.

Оставив Зефирину, Бастьен вскочил на ноги и собирался броситься к двери, но заколоченное досками окошечко сарая будто взорвали. Доски разлетелись вдребезги, и в сарай влетели, точно два ангела-мстителя с аркебузами в руках, Фульвио и Мортимер. Прежде чем Бастьен успел прийти в себя, Фульвио нанес ему сокрушительный удар по голове.

– Не убивайте его! – завопила Зефирина.

Но крик ее потонул в грохоте выстрела. Это Мортимер стрелял в Лям д'Асье, который пытался сбежать. Раненный в спину наемник упал как подкошенный. Фонарь покатился по полу. Разбросанная вокруг и облитая водкой, которую Зефирина выплеснула, солома в сарае мгновенно вспыхнула. Перепрыгнув через языки пламени и через тело Бастьена, Фульвио подхватил Зефирину.

– Скорее… вы можете идти?

– Спасите его… спасите его…

Огонь уже подбирался к лохмотьям Бастьена. Дым начинал разъедать глаза. Не обращая внимания на крики Зефирины, Фульвио отшвырнул аркебузу и схватил на руки молодую женщину. Мортимер, прикрывая их сзади, следовал за ними.

Во дворе творилось нечто невообразимое. Наемники, обезумевшие от страха, метались кто куда: одни тушили огонь, другие сражались, третьи пустились наутек.

Хорошо дисциплинированные люди Фульвио и Мортимера, устроившись за Невысокой оградой, с колена стреляли из арбалетов, продолжая посылать подожженные стрелы.

А тем временем Паоло со своей дружиной вооруженных длинными пиками людей гнали и преследовали бандитов.

– Прекратите побоище! – умоляла Зефирина.

Огонь полыхал уже вовсю. Три постройки старой фермы превратились в настоящий костер.