Князь Алтайский
Шрифт:
Я достал нож, закатал рукав и осторожно разрезал кожу на руке у локтя. Можно было и просто ладонь полоснуть, но тогда свежий порез может попасться кому-нибудь на глаза и подсказать, чем я занимался.
Теперь собственной кровью обвести проем и произнести нужные Слова. Закрывающее, Запирающее, Убирающее… Всего двенадцать Слов. И потом, чтобы открыть скрытый проход — нужно будет только приложить ладонь. Причем мою. Причем идущую в комплекте с остальным мной. Причем — живым мной.
— О, необычно, — произнесла Голос, после того, как я развернул ее из статуэтки в полноценную
— И твой тоже.
— Мне нравится. И столько людей… Можно, я убью вон того плотника?
— Нет!
Маньячка!
— Почему?
— Потому что! И…
— Ай!!! Я голая! Где мой сарафан?!!
Я закатил глаза и принялся разворачивать одежду стеснительной статуи.
С одной стороны лестницы — помещение с Источником. С другой — с Голос. И, если кто-то сможет вычислить, где спрятан Источник, то у него будет, как в логической задачке — выбор из двух дверей, за одной — приз, за другой — смерть.
А подсказок не будет совсем.
5
— Ты всё сделал? — подпрыгнула на месте Аглаша, когда я, наконец, появился. Моя скоморошка явственно заскучала, еще немного — и она сделает сальто назад.
— Всё. И…
— Тогда пошли!
Меня схватили за руку и потащили вниз по лестнице обратно под землю. На ходу я успел посмотреть на те стены, за которыми прячутся Источник и Голос.
Никаких примет. Стена и стена.
— А куда это мы идем?
— Хочу тебе кое-что показать, — она затащила меня в ту же комнату с сундуком, в которой мы подловили Морозову.
— Что? — не понял я. Затупил, признаю.
На пол упала шубка. Сарафан. Рубашка. Сверху лег кокошник.
— Здесь холодно, — пробормотал я, глядя на неоспоримые доказательства холода. Два острых доказательства.
— Тогда быстрее согрей меня!
Аглашенька прильнула ко мне и прошептала:
— Понравилось смотреть, как Марфа нагибается? Хочешь посмотреть, как нагибаюсь Я?
— Только посмотреть?
— Не-а.
6
Я стоял на вершине башни своего родового особняка. Конечно, на самом деле родовой особняк Осетровских — в Мангазее, но его отжали подлым образом, так что… да, блин, я глава рода и я решаю, где тут мой родовой особняк! Здесь!
Рука сжимала посох, а я смотрел вниз, на расстилающиеся передо мной просторы, которые очень скоро станут моей вотчиной.
Да! Готовься, Алтай, князь Алтайский грядет!
М-да, переборщил с пафосом…
Ладно, хватит кривляться, приступай.
Моя кровь бурлила от подключения к Источник и от… ну, короче, от Источника. Да. Только от этого. Точно.
Эм… В общем, кровь моя бурлила и пора уже было прекращать оттягивать момент и начинать.
Я стиснул посох, аж костяшки побелели и тихо произнес:
— Объявляю эти земли своей… ВОТЧИНОЙ! АХ-ХА-ХА-ХА-ХА!!!
Простите, не удержался. Хотя вскидывать руки к небу, я думаю, было перебором. Я ударил посохом оземь…
И тут через меня хлынула сила Источника.
Она катилась во все стороны, как волны от брошенного в воду камня, как взрывная волна от авиабомбы, и там, где она проходила — земля превращалась в вотчину. Внешне это никак не сказывалось, но я, владелец вотчины, начинал ее ЧУВСТВОВАТЬ. Не знаю, как это описать,
Неописуемое ощущение.
Так, Викентий, мать твою, Георгиевич, тормози. Помнишь историю с бесом? Переборщищь от жадности — сдохнешь. Ведь это не просто сила Источника, в нее и твоя собственная жизненная сила вкладывается и она — не бесконечна.
Так… Еще немного… Гору, гору обязательно захватить… Ага… Всё!
Я ударил посохом оземь, закрепляя объявление вотчины — и внезапно понял, зачем в ритуале требовался посох. Без него я бы просто рухнул наземь. Вот тут и понимаешь во всей красе выражение «потратил силы». Ох-хо-хо, ритуал на вершине башни, это, конечно, красиво, но как мне теперь спуститься-то с нее?
Я буквально висел на посохе, но мои губы расплывались в улыбке.
Да! Я это сделал!
Я теперь — боярин Осетровский!
7
Я сидел в кресле, внося в дневник дедушки Северьяна информацию о прохождении ритуала и мысли о том, что проводить его лучше не вставая с кресла. Подлый прадедушка ни словом об ощущениях от ритуала не упомянул, может, кому из моих потомков — когда-нибудь они ж у меня появятся — пригодится это знание.
В дверь постучали и робко заглянул Нафаня:
— Викентий Георгиевич…
— Да?
— Мы нашли джунгар. Ну, тех, что мы встретили тогда…
— И? — я поднял бровь. Боярин я или кто вообще?
— Они мертвы.
Я вздохнул. Нет, не с сожалением. С облегчением.
Давно придумано выражение «У руководителя — чистые руки, у исполнителя — чистая совесть». Мол, тот, кто отдал приказ, вроде и не виноват, он же лично никого не убил. А тот, кто убил — он просто приказ выполнил, чего ему нервничать. К сожалению — или к счастью — я еще не настолько боярин, чтобы приказывать убивать людей, взяв совесть в долю. Но к счастью — или к сожалению — уже настолько боярин, чтобы понимать, что джунгар НАДО было убить. Не нужно их командирам знать, что мы здесь поселились. По крайней мере — до того, пока мы не окрепнем. Да и после, пожалуй, тоже.
В итоге я пошел путем одного английского короля.
Как короля звали, я не помню — у меня по истории четверка, четверка! — но помню, что был у него друг, звали его Уот Тайлер. У короля были терки с церковью и он решил пропихнуть своего друга на пост архиепископа, в надежде, что уж друг-то палки ему никуда вставлять не будет. Но, став архиепископом, друг, как говорил Добрыня из мультика про Змея Горыныча «оказался вдруг». И принял сторону церкви. Что с его стороны, конечно, было неправильно, но суть не в этом. Король заколебался бодаться с бывшим другом, но остатки дружбы не позволяли вызвать какого-нибудь мистера «Я решаю проблемы». Но у господина Тайлера таких затруднений не возникало и вот однажды, когда он вставил королю палку королю особенно цинично, с проворотом, бедный король вскричал «И не грохнет никто ж эту падлу!». Ну, цитата не дословная, но смысл был такой. И вскричал он не просто так, а в присутствии своих верных — а не как бывший друг — рыцарей, которые всё поняли правильно. И тут же собрались на внезапную прогулку, вернувшись с которой сообщили, что встретили архиепископа, который, вот беда, внезапно подскользнулся и упал на меч. Двадцать семь раз.