Князь Алтайский
Шрифт:
Дверца с надсадным скрипом распахнулась и на крыльцо вышел старик. Солидный такой дед, высокий, не сгорбившийся от старости, в овчинном тулупе, с посохом в руке. Длинные седые волосы подвязаны ремешком, борода до пояса, прямо как у Гэндальфа в фильме. Хотя нет, у Гэндальфа все же была покосматее, эта аккуратно расчесана.
— Кто такой? — крикнул Нафаня.
Старик бросил на него короткий взгляд и снова посмотрел на меня. А потом поклонился в пояс:
— Будь здоров, Викентий Георгиевич!
Глава 18
1
Так.
Мои стрельцы молчали, считая, что раз обращаются ко мне, то и нечего лезть поперек боярина в пекло, так сказать. Я тоже молчал, разглядывая старика.
Нет. Версий нет. Вернее, версии есть, но без каких-либо подтверждений, этот дед может быть кем угодно, от святого старца-отшельника, до старинного волхва или лесного колдуна. Значит, будем выяснять.
— Кто такой и откуда мое имя знаешь?
— Прощения прошу, Викентий Георгиевич, — старик поклонился в пояс, вполне себе бодро, не скрючился в приступе радикулита, — Меня называют отец Руслан, я здесь живу…
— Кто называет? — перебил я его. Похоже, и вправду отшельник…
— Да… — отец Руслан погладил бороду, — пожалуй, что и все. Никто из заходивших ко мне меня по другому и не называл.
Я хлопнул каблуками по бокам коня, подъезжая ближе к дверям избы.
— Кто ж к тебе заходит, отец Руслан? Да и как ты вообще тут оказался?
— Оказался я здесь, потому что место мне это приглянулось, очень уж мне здесь понравилось. А заходят… Ну вот ты, например, боярин Викентий, заходи.
— Не ходи, — тихо произнес подъехавший сбоку Нафаня, — Кто его знает, что это за старик? Отсюда люди бегут, а он живет и в ус не дует. И в бороду свою не дует тоже.
— Нет мне нужды к тебе заходить, Руслан… — начал было я, собираясь сказать, что просто объезжаю свои будущие владения и знакомлюсь, так сказать, с местными жителями. То, что он — первый из живущих здесь, кого я встретил, я упоминать не стал бы. Потому что Нафаня прав — какие-то Эрликовы детишки распугали здесь всех людей, а вот этому странному деду все нипочем. Значит, он либо чересчур силен для того, чтобы его можно было спокойно распугать — что само по себе настораживает — либо он как-то с этими детишками связан. Если не вообще один из них.
В общем, сказать-то я собирался одно, но отец Руслан меня перебил:
— Есть, Викентий Георгиевич. Есть у тебя нужда ко мне зайти. Тайну я тебе одну хочу рассказать, которая тебе полезна будет.
Говорят, любопытство сгубило кошку… Блин, но я-то не кошка! Отстегнув притороченный к седлу посох — яжбоярин, куды мне без посоха-то, пацаны не поймут — я спрыгнул на хрустнувший снег.
— Викентий Георгиевич… — протянул Нафаня, уже осознавший, что я таки войду в эту избушку. За спиной послышался звук спешивающихся стрельцов, планирующих войти вместе со мной.
— Тайна у меня только для ушей боярина Викентия, — погладил бороду старик.
— У меня от моих людей тайн нету, — предсказуемо ответил я.
— У меня есть, — не менее предсказуемо ответил отец Руслан, — я их не знаю.
— А меня, значит, знаешь…
— Слухами земля полнится, Викентий Георгиевич, — чуть склонился он передо мной, после чего отошел в сторону,
— Викентий Георгиевич…
— Нафаня, окружить избу. Если я не выйду… через четверть часа — вламывайтесь внутрь. Даже если я буду откликаться — пока меня самого не увидите, моим словам не верить.
Да, я тоже читал сказки про Варвару-Красу и всякие говорящие капельки крови. Да и подделать голос, при умении, дело нехитрое.
Поднявшись по толстым плахам крыльца, я прошел небольшие сени, увешанные пучками каких-то трав, толкнул дверь, и, перекрестившись, прошел внутрь.
2
Внутри изба была… ну… как изба. Могучие бревнища были отесаны, так, чтобы стены выглядели менее психоделично. Мебель соответствовала общему антуражу — тяжеленные даже на вид табуреты, как будто целиком вырезанные из древесных колод, стол, за которым вполне можно укрываться не то, что от перестрелки, от танкового обстрела, полки с горшками и мисками, на угловой полке напротив печи — плошка с очередным засохшим веником, сама печь — чуть подзакопченная, но в целом чистая, беленая, внутри потрескивал огонь, да и в целом в избе было не холодно.
Из-за печи выглянул юркнувший вперед меня отец Руслан:
— Покушать не хочешь, боярин Викентий? — взмахнул он каким-то горшком, — баранина тушеная, правда, остыла уже немного.
— Нет, — категорически отказался я. Не настолько я еще сошел с ума, чтобы в подозрительной избе есть неизвестно что, неизвестно кем приготовленное, с неизвестными добавками.
Старик настаивать не стал, указал рукой на стол, мол, присаживайся, поговорим. Я толкнул концом посоха лоскутный половичок у порога, спихнув его в сторону — нет, никакой ловушки под ним не таилось — подошел к столу и сел на табурет, предварительно сдвинув и его, чтобы убедиться, что под ним также ничего такого нет. Убедился только в том, что, блин, этой мебелью можно себе мышцы накачать как у Дуэйна Джонсона. Тяжелая, блин.
— Ну, рассказывай, отец Руслан. Кто ты такой, почему здесь живешь, да что за тайна такая тайная у тебя ко мне. Ну и заодно — откуда про меня знаешь, и почему эта тайна ко мне относится.
Старик погладил бороду и оперся подбородком о кисти рук, поставленных на стол:
— Кто я такой — это не тайна. Знаешь же, Викентий Георгиевич, что есть такие люди, которые святости ищут, для чего прячутся от людского общества как можно далее, в лесах да горах. Отшельниками таких людей называют, слышал же, наверное.
— Слышал.
— Ну вот и ответ на твой вопрос. Даже сразу на два — кто я такой, да почему здесь живу. А теперь с другого конца к твоим вопросам зайдем. К тем, где ты спросил, откуда я знаю про тебя и тайну твою.
И вроде бы улыбался он вполне себе доброжелательно, даже морщинки вокруг глаз собрались лучиками, вот только… Не нравятся мне люди, которые какие-то мои тайны разузнали. Особенно потому, что есть они у меня, эти тайны. Например, та из них, которая говорит, что я — никакой не Викентий и уж тем более не Георгиевич, а вовсе даже пришелец из другого мира в теле бывшего подьячего Разбойного приказа.