Князь Игорь. Витязи червлёных щитов
Шрифт:
– Если жив мой тысяцкий Рагуил, то пришли его ко мне, хан. И священника бы мне…
– Ну, попов да дьяков ваших у нас хоть отбавляй! Какого захочешь, такого и пришлю…
– Не надо, чтобы это был раб… Я хочу, чтобы он был в сане святой службы.
– И таких достаточно! Да и среди половцев уже немало крещёных. Особенно, если мать - уруска… Мой сын Юрий тоже крещёный… Будет тебе поп!… Понадобится, так из Руси привезём… Из города Донца… Что ещё?
– Больше ничего.
– Тогда прощай… Сторожа проводит тебя куда следует, а я - к своим людям! Победа, ведь! Да ещё какая! Меня
И Кончак, торжествующе посмеиваясь, пришпорил коня. И вскоре он уже промчался через мелководную речку на противоположный берег.
А там, среди тёмных островерхих веж, кипели весёлые толпы кочевников, гремели бубны и тулумбасы, заливались рожки, гудели домры, то тут, то там вспыхивали тягучие половецкие песни…
Игорю казалось, что с отъездом Кончака его душевные муки станут меньше. Он думал, что войдя в тёмное нутро половецкой юрты, тут же упадёт на жёсткую кошму и забудется в тяжёлом непробудном сне.
Но как жестоко он ошибался!
После того, как перебрались на другую сторону Тора, каждому пленнику половцы накинули на шею аркан и, хотя не заставили слезть с коней, в таком унизительном виде провезли через всё стойбище - напоказ всему люду.
Впереди всех пленных тянули Игоря.
Лучше бы ему погибнуть, лечь бездыханным трупом на поле боя, чем терпеть такое унижение! Вокруг него и других русичей ревело, бесновалось бушующее море степняков. Потрясая оружием, воины угрожали пленникам смертью, женщины тянулись к ним руками, требуя вернуть погибших мужей, сыновей, что-то неистово кричали, перемежая слова проклятьями, черноголовые босоногие дети визжали, швыряли в них горячую золу, плевались, забегая вперёд, показывали языки.
Игорь наклонил голову, сгорбился и ни на кого не поднимал глаз. А отовсюду летело:
– Кинязь Игор! Кинязь Игор! Улю-ю-лю-ю! Улю-ю-лю!
Вдруг всё замерло, мгновенно оборвались крики. Наступила мёртвая тишина.
Игорь поднял голову и на взгорье увидел Кончака. Тот сидел на своём горячем коне во всем боевом облачении, в том самом, в котором прибыл с Каялы. Он величаво возвышался над другими ханами и беями. Рука Кончака была поднята вверх. Этот жест, наверно, и оборвал внезапно тот жуткий рёв, который издавала разъярённая орда.
– Снимите с них арканы!
– приказал Кончак.
– В бою князь Игорь был нашим противником, нашим врагом, а сейчас он мой гость! И никто не смеет обидеть его ни словом, ни делом!
Арканы мгновенно упали наземь. Толпа расступилась, образовав широкую дорогу до самого Тора, где на высоком берегу, в тени верб и тополей, темнела одинокая юрта. Пленники поняли, что это их жилье и их сейчас туда проведут.
Игорь был так ошеломлён, что даже не мог сразу сообразить: все, что сейчас произошло, было заранее продумано Кончаком, чтобы ещё больше его унизить. Словом, Кончак представил происшедшее так, что великий хан ничего не знал и всё совершено по разумению самой стражи, а потом появился он и вновь проявил великодушие. Но так или иначе, но самолюбие Игоря было растоптано, его смешали с грязью, и позора этого не забыть до самой смерти!
Молчание затянулось.
Игорю хотелось поскорей бежать отсюда, скрыться от сотен глаз, неотрывно за ним следивших, словно ощупывая его придирчивыми взглядами с ног до головы. Наконец он не выдержал и тронул шпорами коня.
Но Воронец не успел сделать и нескольких шагов, как в напряжённой тишине неожиданно прозвучали два голоса. Сначала женский:
– Ждан! Братик! Ты?
И тут же другой, мужской:
– Вуйко Славута! Это я - Самуил!
Игорь оглянулся.
Из толпы пробирались двое: с одной стороны - красиво одетая молодая женщина, с виду русская, а с другой - рыжеволосый, коренастый мужчина, конечно тоже русич, который и одеждой, и фигурой, и цветом волос и бороды отличался от черноголовых, преимущественно худощавых половцев.
Женщина прильнула к колену Ждана, зарыдала.
– Жданчик, братик мой! Неужели это ты? Откуда?
– Я, Настуня, я!
– потрясённый неожиданной встречей, Ждан гладил дрожащей рукой русую косу сестры.
– А как все наши? Отец, мама, братья, сестры? Где они? Что с ними?
Ждан помрачнел.
– Одна только мама у нас осталась. Дома она… Да ещё Иванова жена Варя с двумя детками… И больше никого из нашего рода нету… Меньшие ещё тогда, как тебя забрали, погибли, отец в прошлом году помер, а Ивана сегодня не стало… На Каяле… Стрелой в живот…
Настя зарыдала ещё сильней, зашлась в неутешном горе.
– А-а-а… - кричала она.
Тем временем между Самуилом и Славутой шёл разговор.
Пожимая боярину обе руки Самуил спросил:
– Вуйко, как ты здесь оказался? Вот уж никак не ожидал такой встречи!
– Об этом потом, - коротко ответил Славута.
– Скажи лучше, что у тебя? Почему не возвращаешься домой? Уже пора!
Самуил понизил голос:
– Я ещё неделю тому назад должен был выехать из орды, да Кончак задержал. Со всей степи собрал войско… Мне кажется, что он каким-то образом пронюхал о решении Святослава идти этим летом на Дон и приготовился встретить его… Ну, а князь Игорь, не ведая об этом, тут как раз и подвернулся… И попал к нему в руки, как кур в ощип! Но теперь речь не об этом. Я думаю - как мне тебя вызволить?
– За меня назначен высокий выкуп - пятьдесят гривен.
– Ого! Ну да ладно, у меня кое-что есть… Я поговорю с Кончаком… А за Ждана?
– Он княжий конюший. Вряд ли Игорь его от себя отпустит…
В это время Кончак подал знак охране, и они тронулись.
– Я найду тебя, вуйко, - шепнул Самуил, пожимая Славуте руку.
Кивнув Ждану, который только что высвободился из объятий сестры, Самуил нырнул в толпу.
Стража сопроводила Игоря на берег Тора. В юрте было полутемно и прохладно, Посреди, на коврике, стояла большая миска с варёной бараниной, рядом лежал мокрый, только что вынутый из родника бурдюк с холодным кумысом. Игорь ничего не стал есть. Выпил две чашки кумыса и сразу, не проронив ни слова, лёг в отгороженный ковром закуток.