Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

Малик Владимир Кириллович

–  Где же князь?

–  Всё в полоне.

–  А войско?

–  Половина воинов полегли в степи вдоль Каялы и многие были поранены. Остальных заарканили половцы. Не знаю, удалось ли кому-нибудь спастись из того побоища…

–  А как же тебе?…

–  Когда нас прижали к озеру, многие кинулись вплавь к противоположному берегу. Но и люди, и кони были так измучены, так страдали от жажды, так обпились воды, что не смогли доплыть и все утонули. А я и несколько моих воинов сумели переплыть, затаились в кустах и пересидели там, пока стемнело…

Святослав тяжело вздохнул:

–  О братья мои и сыны, дорогие мужи земли Русской!

Дал бы мне Бог измотать поганых, да не сдержал я неразумную юность вашу и тем отворил поганым ворота на Русь. Воля Господня да будет во всем! Насколько раньше я попрекал Игоря, настолько мне его ныне жаль!…

О мои сыновцы, Игорь и Всеволод! Рано вы начали Половецкую землю мечами разить, а себе славы искать!… Бесславно вы победили, бесславно пролили кровь поганую! Ваши храбрые сердца из твёрдого булата выкованы и в прошлых битвах победных закалены! Что же вы теперь натворили, какое посрамление моим сединам нанесли.
– И он заплакал, а когда немного успокоился, махнул рукой Виловолоду Просовичу, чтобы вышел. И когда тот прикрыл за собою дверь, обратился к Ярославу: - Брат, собирай боярскую думу - будем совет держать, что нам теперь делать.

–  Почти все мои бояре здесь, княже, да и твои с воеводами тоже, - ответил Ярослав.
– Ты старший - садись на моё место и говори, а мы послушаем.

–  Ладно. Пускай будет так. Сейчас не до споров, - согласился Святослав и занял первое место за княжеским столом. Когда все вокруг расселись, окрепшим голосом, в котором чувствовалась давно приобретённая привычка повелевать, произнёс: - Братья и дружина, замыслил я в это лето великий поход на половцев - на Дон! Да Бог рассудил иначе. Молодые неразумные князья Игорь и Всеволод, затаясь от меня, одни пошли в Степь, чтобы только себе славы добыть, и страшное поражение потерпели. Такого не бывало ещё на Русской земле! Не бывало! Вся Северская земля осталась оголённая, беззащитная. Игорь и Всеволод открыли половцам ворота на Русь! Не сегодня, так завтра они будут на Сейме - и потечёт кровь наших людей, запылают города и села…

Он умолк. Глубоко задумался. Удручённые бояре и воеводы тоже молчали.

–  Что же нам делать?
– наконец тихо спросил Ярослав. Он чувствовал и свою вину.

–  Что нам делать?
– переспросил Святослав и тут же твёрдо ответил: - Загородить Полю ворота на Русь червлёными щитами! Остановить Кончака и Кзу да и других ханов! Спасать землю нашу от опустошения, а люд наш от гибели!… Прежде всего нужно заслонить беззащитное Посемье!

–  И как можем сделать это? Какими силами?

–  А вот как!… Мои сыны Олег и Владимир с двумя полками, что идут за мною, повернут сейчас же на Сейм, к Путивлю. С ними пойдёт воевода Тудор, воин смелый и сведущий… Сделайте, князья, там все, чтобы защитить ту землю! Не теряйте ни минуты! Там осталась и княгиня Ярославна с детьми!…

–  Да будет так, княже, - склонили головы молодые князья.

–  Ты, Ярослав, немедленно собирай дружины свои и стань по Остре! Жди из Киева моих нарочных. Может статься, что половцы, гордыней охваченные после победы над Игорем, пойдут не на Сейм, а на Переяславль, а то и на Киев. Скорее всего на Киев! Тогда и мы станем против них!

–  Сейчас всё подготовим и выступим немедля, - откликнулся Ярослав.
– Ныне же я напишу письмо князю Давиду Ростиславичу! Пошлю гонцов в Туров, в Пинск и Луцк, чтобы поспешили князья на подмогу Киеву… И сразу же, сегодня отправлюсь в стольный град. Теперь нечего и думать

о походе. Теперь главное - собрать все силы Русской земли для отпора Кончаку и его ордам!… Идите все и делайте то, что велят вам ваши обязанности! Идите!

3

Любава достала из жлукта [107] ещё горячие, хорошо вызоленные сорочки и юбки, уравновесила их на коромысле, подняла на плечо и крикнула в раскрытую дверь хатки:

–  Мамо, я на речку! Белье полоскать!

К ней донёсся голос матери:

–  Иди, доченька… Да будь осторожна - не упади в воду, кладка ещё от батьки осталась - старая и уже шаткая.

Они скоро привыкли называть друг друга матерью и дочкой и были рады, что между ними установились приязненные, родственные отношения.

[107] Жлукто– бочка без дна или выдолбленный толстый ствол дерева. В нем стирали белье, заливая кипяток через золу - золили.

Из дверей выбежал Жданко. В выбеленных на солнце штанишках, державшихся на одной перекинутой через плечо лямке, в такой же рубашонке, светловолосый и синеокий, он походил на хрупкий ржаной колосок, только что выклюнувшийся из стрелки.

–  И я с вами на речку!
– крикнул с порога и заскакал на одной ноге.

–  А бабуся отпускает?

–  Отпускает, отпускает! Она кормит Настуню, ведь она маленькая… А я сам поел; Я уже большой.

Любава улыбнулась и подумала: она так сильно любит своего Жданка, что сердечно привязалась и к этому, по сути, чужому для неё ребёнку.

–  Ну, иди. Да не балуй! А не то упадёшь в речку и утопишься. Мама Варя будет очень плакать. И мы все будем плакать!

–  Я не стану баловаться. Я послушный!
– прокричал обрадованный Жданко и вприпрыжку пустился по тропинке.

Кладка действительно была старой, почернелой, шаткой и на два или три пальца покрыта водой. Однако полоскать на ней всё же удобно.

Рядом покачивался на воде лёгкий сосновый чёлн, выдолбленный Жданом зимою. В нём лежала жердь, которой загоняли рыбу в сети, и липовый ковшик - вычерпывать воду. С тех пор как Ждан ушёл в поход, чёлн стоит без дела - ждёт своего хозяина.

Сложив в него белье, Любава принялась полоскать. Жданко бегал вдоль берега - ловил быстрокрылых бабочек.

Солнце поднималось всё выше и выше. Скоро уже и обедать пора…

Но вдруг отчаянный женский крик разорвал солнечную тишину, висящую над Сеймом и над левадами, и всё вокруг:

–  Лю-до-о-оньки-и!… Половцы!… Убивают!… Рятуйте!…

Валек выпал из рук Любавы. Девушка глянула на село и замерла от ужаса: с трёх сторон в него врывались степняки. Они мчались по улицам, как хищники, напрямик через огороды, заскакивали во дворы, хаты.

Рыскали по хлевам, ригам, шарили в амбарах, кладовых, гонялись за убегающими в поле или к речке, в левады или в лес людьми. Одних связывали, других убивали. Тащили все, что попадало под руки. Выгоняли из поветей коров, коней, птицу… Вот запылал один угол села, задымил второй… Столбы дыма и огня взметнулись в небо… Отовсюду крики, топот, ругань чужаков, детский визг, стоны раненых, мужские проклятья…

Жданко съёжился, прижался к коленям Любавы головкой и дрожал, как перепуганный птенчик.