Князь Путивльский. Том 1
Шрифт:
То есть, силы были примерно равны.
— Как же вы с такой большой дружиной умудрились проиграть?! — с насмешкой произношу я.
— Так это, пловцы побежали, ну, и мы следом… — сглотнув слюну, оправдывается Ипатий.
— Нашли кому помогать! — с издевкой говорю я и продолжаю допрос: — Сколько ваших в плену?
— Говорят, поболе сотни будет, — отвечает он. — Остальные возле города башни на колесах строят и лестницы сколачивают.
— А где пленные половцы? — интересуюсь я.
— Помогают нашим строить, бревна носят, потому что больше ни на что не годны. — Парень опять сглатывает слюну и начинает улыбаться. — Они толкать будут эти башни к стенам, —
— Отведите его в лагерь, накормите, — приказываю я.
Пленные рубят лес до вечера. На двух длинных подводах стволы отвозят к тому месту, где строят башни. Закончив работу, идут в лагерь, который располагается в стороне от остальных осаждающих, в ложбине у леса. Там стоит белый шатер, возле которого дежурят десяток воинов и вокруг которого сооружено несколько шалашей и навесов. Из шатра время от времени выходят молодые женщины и юноша лет семнадцати, одетый в красный халат и черные шаровары и обутый в темно-коричневые полусапожки с вышитыми золотыми узорами на голенищах. На голове у него черная квадратная шапка с золотой заколкой спереди, которая держит три многоцветных окончания павлиньих перьев. Судя по тому, как он покрикивает на охрану, юноша — командир этого отряда. Пленных держат, как баранов, в загородке из тонких жердей. Скорее всего, сами пленные и соорудили его. На ужин им дали котел с какой-то кашей. Пленные ели ее руками. Сельджуки, а их в отряде человек двести, зарезали двух коров и зажарили мясо на костре. Аромат жареного мяса растекся по всей ложбине и прилегающему склону горы.
— Пора и нам поужинать, — решил я.
Цели определены. Ночью будем брать. Сегодня луна должна зайти сразу после полуночи. Ее света как раз должно хватить, чтобы точно и бесшумно выйти на исходные позиции, а действовать будем в темноте.
Я разбил свой отряд на две части. Десять человек под командованием Мончука отправились захватывать табун лошадей. Остальные под моим чутким руководством пошли резать сельджуков в ложбине. Я так и не научился до сих пор ходить по лесу бесшумно. Мои дружинники ступают тихо, а я время от времени наступаю на сухую ветку. Треск раздается такой, что должно быть слышно в Согдее.
К счастью, шум в лесу не привлек внимание сельджуков. Наверное, выросли в безлесной зоне, не умеют различать лесные звуки. С нашей стороны караул не выставляют. Два человека сидят у костерка рядом с загоном, в котором держат пленных, еще двое на дальнем от нас конце ложбины, неподалеку от дороги, связывающей город с равнинной частью полуострова. Видимо, нападение ждут только оттуда. Рядом со мной лежит Будиша и ковыряется в зубах тонкой палочкой. Зубы у него плохие, и половина отсутствует. Один зуб он выдернул при мне, сам, рукой. При этом выражение лица у него было такое же спокойное, как при ковырянии. У большинства людей тринадцатого века очень здоровые зубы. Сказывается отсутствие сахара в рационе большинства. Сахар уже научились делать, но привозят его с Ближнего Востока в малых количества, поэтому многим он просто не по карману.
Луна постепенно бледнеет, словно тает в кислоте. Темнота становится всё гуще и гуще.
— Пожалуй, пора, — шепотом произношу я.
— Да вроде бы, — соглашается Будиша, сплевывая кусочек палочки.
Сотник встает и бесшумно растворяется в ночи.
Я не видел, как две пары дружинников подкрались к караульным. Заметил только две тени возле костра у загона. Оба сельджука были убиты бесшумно. Видимо, в этот момент убили и вторую пару караульных, потому что, когда я перевел взгляд на них,
Жизнь военного — это продолжительные периоды тренировок и спокойной жизни и короткие мгновения боя, когда за несколько часов и даже минут надо применить всё, что ты умеешь и можешь, и выиграть. Иначе все предыдущие годы тебя зря кормили и обучали. При этом готовым к бою надо быть постоянно и повсеместно. Особенно, если ты рядом с противником. Стоит расслабиться, втянуться в бытовуху — и однажды не проснешься.
Ко мне вернулся Будиша и доложил:
— Одного взяли живым, как ты приказал. И еще те, кто в шатре.
— Пусть все отдыхают, пока не начнет светать, — отдал я новый приказ.
— А с пленными что? — спросил сотник.
— Тоже пусть спят, а то шум поднимут, — распорядился я.
Когда небо посерело, дружинники начали собирать трофеи. Десять человек окружили шатер, держа оружие наготове. Сопротивление вряд ли будет, но расслабляться не стоит.
Проснулся кто-то из пленных и задал интересный вопрос:
— Эй, вы кто?
— Заткнись, — посоветовали ему.
Совет не подействовал. Вскоре все пленные уже не спали, переговаривались довольно громко.
— Пора будить, — сказал я сотнику.
Шатер был круглый, из плотного холста, который хорош на паруса. Издали он казался белым, но на самом деле был светло-серым с желтоватым оттенком. Центр шатра поддерживал шест, а от боков шли шесть растяжек к колышкам, воткнутым в землю. Еще шесть колышков держали низ шатра. Дружинники сперва выдернули колышки с растяжками, а потом зацепили крюком алебарды шест и завалили его. После паузы в шатре послышался возмущенный женский голос, а следом сердитый мужской, который требовал, чтобы шатер вернули в прежнее положение. Поскольку никто не кинулся выполнять его приказ, из шатра высунулись выбритая голова юноши с заспанным, узким, смуглым лицом, на котором выросли едва заметные черные усики. На правой щеке была красная полоса. Юноша похлопал ресницами и задал на тюркском, отдаленно напоминающем турецкий, тот же вопрос:
— Вы кто?
— Ни за что не угадаешь! — насмешливо произнес я на турецком. — Вылезай, и без глупостей.
Юноша понял меня и вылез из шатра. На нем была только красная рубаха. Командир сельджуков осторожно, как человек, не привыкший ходить босиком, ставил ноги на холодную землю. Он посмотрел на своих солдат, которые лежали с перерезанными глотками в лужах крови и побледнел. Наверное, представил, что мог лежать так же.
— А ты кто? — в свою очередь спросил я.
— Асад, племянник эмира Хакима, который командует этой армией, — ответил юноша.
Асад значит «лев». Этот сопляк не тянул даже на львенка. Иногда имена становятся насмешкой.
— По отцу или по матери? — уточнил я.
— Конечно, по отцу! — ответил Асад с таким видом, будто дети сестры не являются племянниками.
— Тогда выкуп за тебя будет больше, — решил я.
Из шатра высунулась и сразу спряталась женская головка с растрепанными, черными волосами и смазливым личиком. На вид ей было лет тринадцать. Она что-то сказала своим товаркам, и под холстом началась возня, словно пытались выкопать подземный ход. Не стоит брать на войну баб. Иначе сам превратишься в бабу, потому что не хватит ярости и тестостерона на победу.