Князь Рус

Никитин Юрий Александрович

– О Яхве, – проговорил он тихо, – пошли знак. Пошли знак своему народу!

В стане русов всю ночь горели костры, люди бродили хмельные, веселые. Песни орали так, что сорвали голоса, но и охрипшие продолжали плясать, пока не падали от изнеможения. Их поднимали с хохотом более выносливые, давали хлебнуть вина, и снова лихая пляска сотрясала землю.

Рус обходил с Совой стан, Сова хмурился, ждал подвоха, велел удвоить стражу, но его почти не слушались. После страшных дней Исхода наконец-то узрели благодатный край, и пусть

оказался заселенным, но захватить его так просто: всего-навсего победить в поединке со слабым, тщедушным народцем, который и воевать-то никогда не умел!

Возле княжеского шатра полыхал самый яркий костер. Буська таскал и бросал в огонь поленья, счастливый тем, что допущен в ряд самых именитых воинов, а самые именитые: Бугай, Моряна, Ерш, Твердая Рука, Громовой Камень, волхв Корнило и ряд богатырей, что вышли из каменоломен, пировали и веселились как люди, которым и боги не указ, а разве что некие советчики.

Завидев молодого князя, заорали здравицу, вскинули рога с хмельным медом, услужливо освободили место на роскошной медвежьей шкуре. Сова нахмурился, бросил быстрый взгляд на князя. Рус сказал раздраженно:

– Завтра поединок!.. Пора перестать наливаться. А то уже на деревья натыкаетесь.

Бугай засмеялся:

– Княже! Да мы и вдрызг пьяные весь отряд иудеев размечем так, что от тех одни брызги да сопли полетят.

Рус, на перекрестье недоумевающих взглядов, зябко передернул плечами. На миг стало стыдно несвойственных отважному воину сомнений. Пробормотал, оправдываясь:

– Да знаю, знаю… Но что-то тревожно мне.

– Зря, – захохотал Бугай. – Это будет потеха! Мне одному там делать нечего. А нам выступать сотней! Да мы их и не рассмотрим, мелкоту пузатую.

А Корнило, красный от выпитого, пояс распустил, ласково посмотрел на Руса:

– Ты князь.

– Ну и что? – насторожился Рус.

– Должен смотреть дальше, – объяснил Корнило. – И тревожиться больше других должен. Есть в тебе княжеская хватка, есть… Не просто на прутике скакал, а к отцу и воеводам присматривался. Но здесь не сомневайся! Любой наш воин стоит десятка иудеев. Даже хмельной.

– Ну-ну, – проговорил Рус неохотно. Он сам так считал, но похвальба Бугая, а теперь еще волхв туда же, раздражала и настораживала. – Все же проверьте, чтобы у всех оружие было исправно, топоры наточены, а щиты окованы…

– Щиты? Ты заставишь нас взять щиты?

Бугай так искренне удивился, что Рус заколебался было, но, пересилив себя, сказал с ожесточением:

– Да! Заставлю.

– Не позорь воинов!

– Слишком многое решается, – ответил он упрямо. – Сова, им это не понравится, но я велю порубить все бочки с пивом, выпустить вино из бурдюков… Если у кого еще осталось. Кто воспротивится – да примет смерть.

Сова поклонился, в голосе было одобрение:

– С превеликим удовольствием.

По взмаху его руки двое сразу вскочили, оба из каменоломни, оба почти трезвые, поклонились уже ему, воеводе, отступили в темноту и пропали.

Этим больше доверяет, понял Рус со смешанным чувством. Он поднял восстание, освободил,

вывел из пещер, привел к свободе. И теперь внутри дружины русов под рукой Совы как бы своя дружина. Малая, но из самых крепких, закаленных и отчаянных.

Ис почти не спала, прислушивалась к неровному дыханию Руса. Лицо его кривилось, он судорожно дергался, то ли уворачиваясь от летящих стрел, то ли сам нанося разящие удары. Она дула ему в лицо, мышцы переставали дергаться, жесткие складки у губ разглаживались, однако вскоре вздрагивал опять, она видела, как он настораживается, вслушивается в только ему слышимый топот копыт, звон мечей, крики, ругань, хрипы, тяжелые удары топоров о дерево щитов…

Однако едва в близкой веси наперебой закричали два уцелевших иудейских петуха, он вскочил, ясный и собранный, в глазах ни капли сна, весь как натянутая тетива. Мышцы красиво перекатываются под кожей, он улыбался, а в голосе было великое облегчение:

– Наконец-то!

– Доброе утро, Рус.

Он обнял ее, поцеловал огненными губами:

– Утро доброе, мое солнышко в черной короне. Как спалось?.. Чем это так пахнет?

– Спасибо, – ответила она тихо. – Я приготовила твое любимое мясо с кровью. А пахнут наши травы. Они прочищают мозг, дают ясность чувствам.

Он потянул носом, сказал с сожалением:

– Могу только воды глоток.

– Почему?

– Сытый мужчина тяжел как старый вол. Двигается медленно, слышит плохо, засыпает на ходу. Да и любая рана в живот смертельная.

Она содрогнулась, представив его с распоротым животом.

– А голодным лучше?

Он блеснул в усмешке белыми зубами:

– Голодный волк добычу чует за десять верст! Запахи ловит издали, а у сытого хоть по спине ходи. С пустым брюхом двигаешься быстрее, соображаешь лучшее. Да и раны в пустой живот заживают как на собаке.

Она печально смотрела, как он быстро, дрожа от нетерпения, одевается. Портки из тонко выделанной кожи обтянули сильные, мускулистые ноги, как его собственная шкура. С металлическим лязгом защелкнул на поясе широкий ремень из двойной кожи. На голом животе красиво выступили ровные квадратики мышц, а выше ушли в стороны две широкие, как щиты, пластины грудных мускулов.

Ис, бледная и с вымученной улыбкой, подала шолом. Рус беспечно отмахнулся:

– Оставь.

– Надень, – сказала она настойчиво. – Это может спасти тебе жизнь.

Его пронзительно-синие глаза блеснули удалью. Засмеялся раскатисто, снова показав белоснежные зубы во всей красе молодого дикаря:

– Нельзя. Это их подарок. Хоть и ценный, признаю.

– И что?

– Мы должны сражаться только своими силами. И своим оружием.

– Это теперь твое, – возразила она.

Он покачал головой. Золотой чуб падал на голое плечо, узкий лучик солнца проник в щель, золотые волосы на груди молодого князя заискрились, крохотные блестки затеяли игру в прятки. Грудные пластины казались выкованными из светлой меди, а живот из ровных валиков мускулов тоже показался ей отлитым из металла.