Князь Рысев 3
Шрифт:
Только бы он еще попался в наши руки.
— Осторожней! — Биска оказалась чувствительней даже ясночтения, предупредив меня об атаке гораздо раньше, чем собственное тело. Словно в надежде уйти от незримой опасности, я дернулся, но поздно.
Гремящая цепь, звеня, заставила меня рухнуть на пол. Глаза лизнули взглядом точку рисованной гири. Не ведая границ, художник намалевывал к весу один ноль за другим, обещая в скором времени обратить ее в самый тяжелый предмет на земле.
Поганец ухмыльнулся. Даже с разбитом носом, измазавшись в месиве кровавых
Биска заставила мои руки обратиться в голодные, шамкающие песьи головы. Разинутые пасти тотчас же вгрызлись пиловидными зубами в толщу крепкой стали. Где ж она с такими-то фокусами раньше была?
Художник знал, что его выходки меня надолго не задержит. Стену в паре метров от нас тотчас же украсили неровные, мазком намалеванные линии ограничения — он спешил и не собирался вырисовывать нашу с дьяволицей судьбу во всех подробностях.
Народ любит попроще — как-то сказал мне один знакомый творец, и художник взял его совет на вооружение.
— Да не стой же ты столбом, сделай хоть что-то!
Биска, оправдывая собственное имя, бесилась. Ей жутко хотелось потереть рога — почти нутром чувствовал мучающий ее зуд. Словно оцепеневший, я с широко раскрытыми глазами внимал, как полосы, идущие со стены, размашистыми линиями побежали по полу, словно заключая меня в плен незримой преграды.
Нет, все было гораздо хуже. Мрачный, грубый, квадратный силуэт, точки глаз, губы-бампер — кто сказал, что не бывает рисунков со звуками?
У этого он точно был.
Завывая воплем семафора, по кривым рельсам прямо на меня неслась громада рисованного поезда.
Цепь, не выдержав напора двух перемалывающих ее в стружку пил-челюстей, жалобно зазвенела, оседая на полу. Поздно, лыбился неумолимо приближающийся великан. Внутри многометровых вагонов он вез для меня только одно: бесконечность боли.
Поздно, стучали мне его колеса по черточкам рельсовых стык.
Поздно, я понял, что не успею отпрыгнуть.
Никогда не поздно, заверила меня надежда.
Я прыгнул, почти ощущая, как через мгновения стальные колеса фальшивого состава зажуют меня, намотают месивом потрохов на ось и...
Иногда не слушать самого себя — благо.
Я рухнул на пол, покатился кубарем, потоком воздуха обдал меня промчавшийся мимо локомотив.
Художник нахмурился — ему моя смерть виделась уже чем-то предрешенным. Не желая мириться с моим внезапным спасением, он решил нарушить стандарты среднестатистического злодея. Завращался, словно юла — остервенело, утопая в творческом кураже, он рисовал один поезд за другим. Словно голодные крысы из нор, они казали свои носы, вот-вот собираясь ринуться в самоубийственном ходе.
Мне казалось, что я уже слышал какофонию скрежетания мнущегося от столкновения металла — кто ж знал, что у меня будет самый незаурядный похоронный марш?
Умирать до страшного не хотелось. Ни мне, ни Биске. Зажатые в тиски ловушки, окруженные стальными монстрами, мы не ведали, что делать дальше.
Художник свою победу чуял. Он почти дышал восторгом
Егоровна не справится без меня. Не ведаю даже, какого лешего там сейчас творится снаружи, но что-то подсказывало, что старуха там не резко окрутела, разматывая оживший ком акварели, а все как раз наоборот. Он прикончит меня с Биской, а следом уничтожит и камень. Что ж за ебалу ему там пообещали, раз, обладая внутренним миром, в котором он может творить буквально любую дичь, он согласился пойти на уничтожение места силы?
За такое не обещают. Такое творят лишь по идейным соображениям...
Они все рванули на нас разом. Я почти соколом ринулся вверх — кто бы мог подумать, что человек способен совершать такие высокие прыжки? Страшно не хватало крыльев — внутренний демон недоумевал, как ему со всей его мощью прорваться-то сквозь Биску? Он не знал, я не знал, никто не знал...
Ноги коснулись хрупкого стекла кабины машиниста — треклятая сила притяжения действовала и тут. Где-то на задворках сознания билась неуместная, бестолковая мысль: а можно ли нарисовать закон физики?
Я кубарем покатился по щербатому полу, тотчас же вскочил, рванул вперед по невероятно длинному, бесконечному коридору вагона.
За спиной зловеще зарычало: складывался, будто карточный домик, перед поезда.
Глупость я свою осознал лишь к десятому шагу. Хлопнуть бы себя по лбу, да времени на это не было.
Я вырвался прочь прямо через стену — жесть оказалась не прочнее бумаги. Словно пушечный снаряд, прошел сквозь нее, рухнул на пол и, не давая себе и секунды передышки, тотчас же спружинил, ударил головой оказавшегося рядом художника.
Паршивец не терял времени даром. Его художества обещали нам целый аттракцион неприятностей.
Биска была зла, а может, даже и в злорадном бешенстве — иначе как объяснить то, что прежде чем я влетел в брюхо паршивца, на моей голове успели вырасти рога.
Мерзавец ахнул. Выпрямляясь, я выбил из его рук Кисть Мироздания, схватил его за грудки дивного кафтана, словно мешок, бросил в один из бесконечно удаляющихся составов.
— No, please! What you doing? Stop it! — Я решил, что уж как-нибудь потом разберусь с его тарабарщиной. Запрыгнул следом, поднял с земли. Стискивая, не давая ему возможности пошевелиться, я отыгрывался на нем за все, что он мне учинил.
Хорошая такая затрещина прилетела ему за сломанные ребра. Пасти Цербера, которыми вдруг стали мои руки, впились в его плечи, словно в долгожданную добычу, повалили наземь. Это уже Биска — ей жаждалось отомстить за то, что его рисованные питомцы трепали ее, словно половую тряпку.
Теперь она возила его по мраморным осколкам моими руками, и я чувствовал, как внутри нее бурлит детский, неизбывный восторг.
Ей не хотелось наказывать.
Ей хотелось мучить.
— Please! — Он взмолился. Это было странно — мне казалось, что после того как я его отделал, единственное, на что его хватит, так это на болезненные стоны. А он еще и говорить смел...