Князь Святослав II
Шрифт:
Олег закрыл глаза. Теперь он отчетливо вспомнил все, что с ним было до того момента, когда над его головой взлетела вражеская палица.
Вышеслава
В Чернигов Олег прибыл в середине марта, лежа на санях. Гридни на руках внесли княжича в терем и сразу уложили в постель.
Увидев обеспокоенные лица прибежавших мачехи и сестры, Олег со слабой улыбкой промолвил:
– Пока еще не умираю.
Слух о большой победе Ярославичей над Всеславом быстро облетел город. Но не было особенной
Состояние, в каком находился Олег вот уже много дней, действовало на Оду и Вышеславу удручающе. Давыд тоже ходил унылый. Он ожидал от Олега чего угодно: хвастливых или печальных речей, но не игры в молчанку.
– Оставь Олега в покое, Давыд, - заступилась за брата Вышеслава, - дай ему в себя прийти после всего.
Ода и Вышеслава обычно по очереди сидели у постели Олега, стараясь развлечь его беседой.
Олег охотно слушал мачеху и сестру, но сам говорил мало. В нем прочно осели еще большая замкнутость и какая-то угрюмая задумчивость, а взгляд стал тяжелым, что это даже слегка пугало Оду. Иногда Оде становилось страшно от некоторых слов Олега, сказанных в порыве откровения, - тогда она сразу вставала и под каким-нибудь предлогом уходила.
Ода не осуждала Олега за жестокость его высказываний, виня во всем суровую действительность, ломающую душевный настрой не только молодых юношей, но и зрелых мужей. Она чувствовала в себе перемены, притупившие ее чувствительность после прошлогодней смерти Ростислава и совсем недавней смерти княгини Анастасии. Обоих постигла безвременная кончина в расцвете лет.
Княгиня Анастасия скончалась в феврале через три дня после Сретенья Господня [96] и была торжественно погребена в Киеве в десятинной церкви. Присутствовавшая на похоронах Ода пролила немало слез, ей казалось, что злой рок нарочно отнимает у нее самых дорогих и любимых людей. Это горе еще больше сблизило Оду с дочерьми Анастасии, Янкой и Марией. Девочки не скрывали своей готовности в недалеком будущем стать женами пасынков обожаемой ими Оды, Глеба и Романа. Наступил апрель.
[96] Сретенье - двунадесятый праздник Православной Церкви, отмечается 2 февраля.
У Олега постепенно прошли головные боли и головокружения, лекари стали разрешать ему выходить из терема на воздух.
Однажды, гуляя по стене детинца, Вышеслава призналась Олегу, что влюблена в младшего брата Оды Удона и ждет не дождется помолвки с ним.
Олег усомнился в возможности такой помолвки:
– Отец вряд ли захочет отдавать тебя какому-то немчину.
– Что значит «какому-то»!
– возмутилась Вышеслава.
– А ежели я люблю Удона и он - меня!
– Сколько лет твоему Удону?
– спросил Олег.
– Семнадцать, как и мне, - ответила Вышеслава.
– Разве уже был разговор о помолвке с родственниками Оды?
– Не было.
– Вышеслава вздохнула.
– Матушка обещала поговорить об этом с тятей, когда он с войны вернется.
Олег нахмурился:
– Пустая затея, сестренка. Отец не даст своего согласия на этот брак. Ты же знаешь его отношение к Одиной родне и тем более к
– О!
– Вышеслава улыбнулась.
– Удон красиво одевается, с достоинством держится, умеет вежливо разговаривать, не то что наш Ромка!
– Ромке и впрямь до него далеко, - усмехнулся Олег.
– Только помяни мое слово, сестренка, отец будет против.
– Я знаю, - сказала Вышеслава, - но ему придется выдать меня за него.
– Почему?
– Олег подозрительно посмотрел в глаза сестры. Вышеслава с выражением таинственного лукавства на лице привстала на носки и приникла губами к самому уху Олега.
– Я согрешила с Удоном, и теперь я жена ему перед Богом, - прошептала она.
Олег был поражен услышанным, но сохранил внешнее спокойствие.
– Ода знает об этом?
– каменным голосом спросил он. Вышеслава кивнула.
– Как же ты позволила Удону такое, сестра! И куда смотрела Ода?
– Ничего я не позволяла!
– Вышеслава обиженно надула губы.
– Все случилось само собой. Как-то раз мы с Удоном остались ненадолго вдвоем: в тот день приехали герольды короля и все побежали во двор замка, чтобы их встретить. Он предложил мне посмотреть на герольдов из окна башни и повел меня по каменной лестнице куда-то наверх да так быстро, что я споткнулась и упала. Тогда Удон подхватил меня на руки и внес в небольшую круглую комнату с узкими окнами.
И когда я смотрела из окна вниз, Удон вдруг задрал на мне платье сзади… - Вышеслава запнулась, покраснев до корней волос.
– Мне было больно и страшно. Я боялась вывалиться из окна с огромной высоты, а Удон говорил мне ласковые слова и продолжал со мной то, чего нельзя делать до свадьбы. Потом он мне признался, что сильно любит меня и желает видеть своей женой.
– Негодяй твой Удон!
– сердито бросил Олег.
– Попался бы он мне! А что же Ода?
– Олег, почему ты последнее время зовешь нашу матушку по имени?
– осуждающе произнесла Вышеслава.
– Это некрасиво.
– А дарить свою девственность кому попало красиво?
– Я же отдалась будущему своему супругу, - стала оправдываться Вышеслава.
– Это не блуд. Матушка уверяет меня…
– Не будешь ты женой Удона, глупышка, - раздраженно перебил сестру Олег.
– Отец не допустит этого и правильно сделает. А Оде за то, что она недоглядела за тобой, думаю, ой как достанется!
– Олег, милый, ты же не станешь доносить тяте, - Вышеслава умоляюще сложила руки.
– Рано или поздно все станет известно и без меня, - проворчал Олег и обнял сестру за плечи.
– Даже подумать страшно, что будет, коль отец прознает об этом. Ты хоть не беременна?
Вышеслава сделала отрицательный жест.
После этого случая в душе Олега возросло предубеждение против людей латинской веры. Семена этого предубеждения посеял самый первый воспитатель княжича инок Дионисий, всходы окрепли благодаря непрестанным отцовским намекам на развращенность европейских нравов. Теперь Олегу представилась возможность убедиться в низменности латинян на примере поступка Удона.
«Значит, отец был недалек от истины и инок Дионисий тоже, - размышлял Олег.
– Запад погряз в ересях и грехах! И кара Господня уже постигла западные королевства через нашествия венгров и варягов. Но зачем же тогда русские князья берут в жены латинянок? Может, мой отец потому так холоден с Одой, что ввел ее в свой дом уже не девственницей?»