Князь Святослав

Кочин Николай Иванович

– Он у меня незаменим, князь, - сказал Калокир.
– Его хоть куда. Ведь он говорит по-ромейски как по-русски, при случае объяснится по латыни, знает арабский, хазарский и прилично понимает печенегов.

– Похвально и подходяще нам.

Святослав налил ему турий рог вина:

– За твоё здоровье Фалалей-Дудица, и за услуги, оказываемые нам. Молодец.

– Благодарствую, князь.

Фалалей-Дудица выпил одним духом, крякнул, как это делают заправские бражники и молча протянул к князю обе горсти. Святослав, смеясь, наполнил обе горсти золотыми номисмами.

– Теперь расскажешь нам про Никифора. Думаю,

в чём-нибудь да проговорился…

– Ох, князь, важная весть… Василевс отправил послов к печенегу Куре…

– К Куре?
– спросил ошеломлённый князь.
– Как ты узнал?

– Я всегда во время юродства произношу слова священного писания, которые заучил в монастыре. Они невнятны, но на суеверных людей производят страшное впечатление. Ты, князь, и то перепугался. Я кричу (Дудица принял экстатический вид): «Конь бледный и на нём всадник, которому имя смерть!» Люди трясутся от страха и каждый толкует эти слова по-своему. Или, особенно поражает, когда я закатываю глаза и дрыгаю ногами и ору: «Пал, пал Вавилон, яко великая блудница…» И когда меня что-нибудь спрашивают и мне надо напророчить, я всегда кричу что в голову придёт. Любую чепуху. Найдут мудрой и осмысленной. Когда царь спросил как ему поступить, чтобы найти из теперешнего тяжёлого положения, я выкрикнул: «Клин клином вышибают!» Ах, воскликнул царь, значит ты угадал и эту мою мысль, и нашёл её умной, что надо обратиться к печенегам…

Князь был потрясён:

– Что известно ещё об этом?

Ответил Калокир:

– Узнав о таком замысле василевса, я постарался к свите ромеев, отправляемой к Куре, присоединить моего соглядатая.

Он хлопнул в ладоши, и вошёл парень в печенежском наряде. Он молча поклонился князю.

– Вот этот человек. Он только что прибыл из стана Кури. Он отвозил Куре подарки. Ему вырезан язык.

Парень открыл рот и показал обрубок языка.

– Таков обычай ромейских василевсов, чтобы простолюдин не выдал того кому-нибудь, что он видел и что есть тайна. Парень этот из Херсонеса, он знает печенежский язык, их обычаи, и я его в своё время устроил в охрану василевса. Он нам будет верен всегда. Он грамотен и написал мне все, что надо. Князь Куря двинулся в поход на Киев.

Святослав склонил голову.

– Царь умнее, чем я думал, - сказал Святослав.

– У царя уйма советников. И многих стоит евнух Василий. Да и сам василевс умеет натравливать один народ на другой. И всё-таки, князь, мы замыслы печенегов предвосхитили.

– Не забуду вас, друзья мои. Ловкие вы помощники и преданные.

Он вынес мешочек с золотом и одарил парня, который тут же удалился. Потом князь обнял Калокира и сказал:

– Ты будешь не хуже прочих царей, когда мы отвоюем тебе корону.

– Не хуже других? Что ты говоришь, князь. Ты не знаешь нашей истории. «Другие!» Кого только не бывало на ромейском престоле! Были неграмотные солдаты, как Юстин. Были такие, что ничем не занимались, кроме еды и пьянства. Были - цари-полководцы, любители триумфов и славы. Были цари-учёные, маравшие царственные пальцы в пыли древних книг. А управляли временщики, невежды и нахалы. Но царь - ревнитель справедливости и преданный только благу подданных - этот царь только готовится для престола Романии. Этот царь - я.

Глава 16

ОСАДА

Ольга

горячо молилась перед образом Пречистой, привезённом ею давно из Византии. Княгиня была тяжко больна. Иногда схватывало грудь, и ей казалось, что вот-вот испустит дух, так и не повидав сына. Сегодня она ещё поднялась с постели и теперь вот не могла простоять даже на коленях. Из покоев была удалена вся прислуга, потому ' любила княгиня молиться одна, занавесив узорные окна, засветивши лампаду. В покоях было душно и полутемно. Ольга молилась истово, со слезами, как научил её духовник грек Григорий, которого дал патриарх Ольге при крещении и который попал в Киев ещё молодым и здесь состарился. Теперь он был там же на Дунае, толмачом при молодом князе. При этом воспоминании все залежи горечи поднялись со дна её души. Князь далеко, за морем, княжата ещё мальчики, земля обширна, дел много, а она стара. Она давала волю слезам только перед богоматерью, никогда и никто не видел её плачущей на людях. Она молила пречистую, прежде всего о даровании киевлянам мужества и терпения.

Печенеги вдруг появились под стенами Киева, обложив его со всех сторон. И не выйти и не войти из города. Особенно не хватало воды. Колодцев было мало, их сразу вычерпали, с большим риском выходили киевляне ночью на Днепр по воду и чаще всего попадали в аркан печенегу. Каждый день приносил новости: пропал тот, пропал этот.

Воевода Претич со своей дружиной находился в древлянских лесах, собирал дань и торговал. Только и слышно было, как киевляне говорили друг другу:

– Нет Претича, беда!

– Неужто не вернётся? Тогда мы погибли.

Всего обиднее было ей оттого, что грозный для чужеземцев сын, оставил на произвол судьбы родную землю, и детей, и старуху-мать.

Чтобы создать мнение у врага, что Киев защищён, Ольга приказала боярам выслать домашнюю челядь на стены укреплений, и денно и нощно шуметь и суетиться там, да держаться храбрее. Но ведь враг тоже не дурак.

Ольга думала молитвой умиротворить душу, но досада и гнев ещё сильнее разгорались в ней.

– Чужую землю блюдёт и устраивает, а своя как раз сгинет от лютых степняков, - так думала она, и не находила выхода.

Печенеги, обложившие город, не нуждались ни в пище, ни в воде. А киевляне были взаперти. Случись беда над столицей - неминучи разрушение и полон, начнутся опустошение областей, увод населения в невольничество, домогательства худородных князьков, рознь, смуты, козни, которые смолкли при Святославе. Опять рассыплется Русь на враждебные куски, а, может быть, и вовсе сгинет. Ольга вздрогнула.

В щёлочку двери всё время следил за ней Добрыня. Улучив момент, когда она кончила молиться, и в изнеможении села на скамейку, он вошёл в покои, и сказал:

– Княгинюшка, старцы градские вече собирают, знатные купцы, люди валом валят на площадь. Голод и безводье точат и точат народ, нет сил терпеть. На улицах едва успевают сжигать тела покойников. Дети плачут, матери пребывают в муках. Дерут на себе волосы на Подоле, перед Перуном.

– Дань глупой старине, - заметила Ольга строго.
– Вот дуры.

– Да ведь и мы - христиане не угашаем лампад перед Спасителем… Но тоже не видим радости.

– Богохульство это, Добрыня, на Христа роптать. Пути его неисповедимы. Он терпел и нам велел. Что там, на площади?