Князь Угличский
Шрифт:
— Весть мне бысть. Государев тот человек великий станет.
— Ну ладно, к вечеру приуготовься пойдем к государю, покуда ступай к жене. Ждала она, страшилась за тебя. Не ценишь ты, царевич, дщери моей, любимой, ано яз лучшее тебе отдал, чего есть у меня.
— Что ты Борис Федорович. Бога побойся, Ксения лучшее, что есть в жизни моей.
— Ладно, ладно. — Довольно улыбнулся боярин — Ступай к жонке, помилуйтесь покуда, обаче не забудь в вечор к царю.
— Не забуду, Борис Федорович.
Государь принял нас в Панихидной палате, что располагалась в углу дворца, выходящего на реку и Благовещенский
Когда мы вошли, царь, одетый в темные одежды, сидел на стульце и с деревянной резной подставки читал толстую книгу. Вид он имел изнуренный и болезненный. Увидев меня, улыбнулся.
— Брате мой, победитель болезни смертной, како Моисей пред Фараоном заслонивший народ свой от чумы! — И не вставая потянул ко мне руки. Я подошел ближе, и государь обнял меня и поцеловал.
— Здравствовать тебе многие леты, государь. Не было в сем деянии опасности смертной для меня.
— Ты своей волей в город чумной поехал? Люди тама без счета гибли? Могли ли спастись души христианские без подмоги твоей? Не преуменьшай деяний своих царевич. Христианское милосердие тебя сподвигло на подвиг сей. А мне сказывали, бо в младые годы жестокосерден был ты. Теперича знаю лжа все и наветы злые. Вот за временем не упомню, кто то был. Яз ему указал бо Сибирские земли. Велики дела твои для царства нашего. Желаю вознаградить тебя, брате мой, за веру твою чистую, за небрежение мое в детстве твоем.
— Почто напраслину на соби возводишь государь? Никоего небрежения не помню яз вовсе. Только добро от тебя мне было, и Борис Федорович завсегда с лаской и вниманием, а уж за то, что сосватал мне в жены Ксению, так об том тебя и вовсе до скончания дней моих буду благодарить.
— Не могу же, яз оставить подвиг сей без награды.
— Прошу милости и воли твоей государь.
— Чего просишь?
— Людей моих, что своей волей пошли в сам чумной город и делами своими спасли шесть тысяч христиан, желаю твоей милостью отметить. Награждаешь ты государь лучших людей угорскими золотыми за дела великие. Но не все их носят, и многие лучшие люди безвестными бысть среди народа твово. Хочу просить тебя указом своим повелеть установить знаки особые для ношения на груди. За воинские подвиги кресты в честь Святого Георгия Великомученика, за мирные дела знак Равноапостольной княгини Ольги, выплатой денежной от государевой казны единовременно иль ежегодно сколь укажешь. И теми знаками наградить людей моих, что победили смерть.
— Хороша придумка. Велю. Борис Федорович приготовь указ как царевич того пожелает. Ещё чего хочешь?
— Прошу веленья твоего послать лучших людей учится в заморские страны наукам разным.
— К чему сие? Опоганятся людишки без православного духовного окормления за морем?
— Государь, ныне служат тебе иноземцы медиками, воинскими
— Что ж вижу в сем пользу для государства нашего. Что думаешь, Борис Федорович?
— Нужное дело, государь. Здеся только вижу препону, что остаться за морем могут сии людишки, да дорого верно стоит та учеба.
— Что ответишь на сии доводы царевич?
— Людей надобно подобрать верных вельми, а что до цены ученья, так ноне платим иноземцам великие деньги, значит, считай, золото за море отдаем, а коли наши будут люди хитрые, так сколь ни плати добро внутри земель останется твоих государь.
— Велю. — Указал царь. — Себе, чего пожелаешь?
— Государь. Грех мне у тебя чего просить. Все, по воле твоей, есть у меня.
— То верно, обаче яз и за способ точения пушек лучших тебя не наградил доселе. Борис Федорович, пусть объявят: за спасение от мора города Устюжны о пожаловании брату моему, чина окольничего и звания Слуга Государев. Также велю за царевы деньги выстроить в Устюжне великий каменный собор, где указать на пряслах стен имя брата моего и людей его поименно, что спасли посадских людишек от смерти страшной.
— Благодарю тебя брат мой за награды воистину царские. Прими от меня, как желал ты, вельми большой и самый лучший телескоп, что мастера мои соделали.
— Воистину брате Дмитрий, как приходишь ты, так у меня праздник.
В середине ноября оправился проведать строительство дороги. С правого высокого берега реки выдавалась земляная насыпь, переходящая в каменную опору моста, с другого, Рязанского берега тоже виднелась гора, переходящая в каменное основание значительно меньшей высоты и уходящая от них вдаль блестящая лента дороги. От Коломны к Москве стальной путь начинался за рекой Коломенкой и простирался на север почти на пятнадцать верст.
Встретивший меня князь Пожарский доложил о состоянии работ по ту сторону Оки:
— В сторону Рязани почти до Подлесной слободы дошел земляной мастер Петрус. Та деревня за Рязанским Борисо-Глебским монастырем значится. Архиепископ Рязанский и Муромский Митрофан, людишек присылал, вопрошал о землях, что под дорогу царскую попадут, дадут ему новой земельки взамен аль нет? Чего говорить ему?
— Скажешь, Дмитрий Михайлович, то государю пусть челом бьет, как он решит, так и будет. А наше дело простое: знай дорогу стели, без остановки. Кстати монастыри тож обязаны в посоху людей давать. Думаешь, к лету придет Петрус в Рязань?
— Придет, токмо тама поперек пути семь иль восемь рек малых текет, мню хучь невелики они, на мосты через них уйдет времечко.
Забыл я про бетон, за всеми делами, а то чего проще трубы бросить большие, сверху забетонировать с запасом и гони дорожку дальше.
— Ты князь, примечай людей, коли кто, хоть совсем из простых, но старателен вельми, и дело творит с усердием, тому дари олафу прилюдно из денег, что яз тебе привез. Коль захотят остаться на работах лучшие люди, опосля посохи государевой, бери на оплату, чтоб трудились далее с охотой.