Князь
Шрифт:
Как обычно, Тлизанд проснулся до того как бледные лучи первой зари засветились над возвышенностью на востоке. В доме было довольно прохладно, так как печи и камины за ночь прогорели; за окнами княжеский двор спал, погруженный в темноту, и россыпи серебристых звезд холодно блестели в черном небе. Князь оделся и при тусклом свете догоравшего камина стал тихо читать зикр, пока не увидел в окно, что край неба над восточным предгорьем начал светиться. Тогда он стал будить мирно спавших на тахте, закутавшись в теплые одеяла, маленьких прислужников. Дети сонно пробормотали что-то, зашевелились, затем, спросонья моргая глазами, посмотрели на князя. Им не хотелось вылезать из-под теплых одеял в остывшей комнате, а крепкий после вчерашней охоты сон не хотел их отпускать.
– Вставайте бисмиЛлах!
– стараясь придать голосу
– Аллах послал нам новый день. Давайте принесем благодарность Аллаху!
Псекабз и Ужи вылезли из постели, оделись и вышли за водой. Поначалу они еще выглядели сонными и шевелились не слишком расторопно, но довольно быстро ожили, стали бойко переговариваться, обсуждая виденные в эту ночь сны. Стоя на ковриках за князем, они совершили с ним утреннюю молитву. На дворе рассветало, строения и ограды уже четко вырисовывались из утреннего сумрака; загавкали собаки, охранявшие двор, зазвучали голоса приступавшей к хозяйственным делам челяди. После намаза Тлизанд велел мальчикам заправить все постели в мужской части дома, и, управившись с этим делом, Псекабз и Ужи снова забрались на уже застеленную ковром тахту и улеглись дальше досыпать, накрывшись одной старой княжеской буркой.
Когда окончательно рассвело , и ранневесеннее солнце засияло в высоком чистом небе, пригревая задышавшую запахом молодой травы землю, Тлизанд позвал молодого раба Хаче и велел ему быстро собираться в путь и ехать в поместье Карбеча Бгэжико Пщаго, чтобы вызвать самого Карбеча и находившегося у него брата князя Атлеша. Пщаго находилось у начала крутых гор, близко к земле абадзехов, и Атлеша с Карбечем следовало ожидать в княжеском доме вечером. Пока Хаче собирался в дорогу, сказав конюхам, чтобы седлали коня, на княжеский двор прибыли несколько тфокотлей с просьбой рассудить их. Когда Тлизанд вышел к ним, они поприветствовали его и пожелали мира и счастья его дому. Одного из них князь сразу узнал: это был Нух, живущий на лесной пасеке возле Гогута, у него недавно умер брат. Рядом с Нухом стоял сын брата его отца Ащамез, лучший лазутчик княжеского войска. Двух других: высокого старика, опиравшегося на толстую палку, и рыжебородого мужчину средних лет Тлизанд по именам не знал, потому что они были не из Гогута, а из более отдаленного селения Чистый Пшиш, но знал, что это - другой брат покойного отца Нуха и его сын. Тлизанда сначала удивило, что родственники по своим делам обращаются за княжеским судом, а не спрашивают своих старейшин, но затем понял, что они не могут решить, последовать в каком-то деле закону Аллаха или адыгскому закону. Нух и Ащамез были мусульманами, а их родственники из Чистого Пшиша следовали религии тфокотлей.
– Какое дело привело вас в мой дом, мужи?
– спросил Тлизанд, стоя перед четырьмя тфокотлями. Слева и справа от него стояли привратник и управляющий хозяйством княжеского дома Тлич. На тфокотлях были чистые, хотя не новые, темные кафтаны и высокие сапоги, которые они надели на встречу с князем вместо потертой от ежедневного труда обычной одежды и неуклюжих чувяков. На плечах у них были бурки из серого войлока, на головах - шапки с высокой тульей и темно-серой опушкой. Лица тфокотлей, с которых за зиму еще не сошел загар от прошлого лета, густо заросли бородами и усами. У тфокотлей было мало времени заботиться о нарядной одежде и красоте лица, потому что следить за скотиной и полем надо было каждый день, тогда как князь с дворянами ходили в походы только в военное время, а на охоту ездили раз в месяц. Но исполнение княжеского долга и служба дворян были очень опасным делом: княжеская дружина, постоянно упражнявшаяся в военном мастерстве в то время как тфокотли и княжеские люди пасли скот и пахали землю, являлась основной ударной силой адыгского войска. За это князь и дворяне могли позволить себе выглядеть красиво и мужественно.
Первым, как того требовал обычай, заговорил старый тфокотль:
– Зиусхан! Меня зовут Пцашхо, а это, - он указал кивком на рыжебородого тфокотля.
– мой сын Убыт. Это Нух и Ащамез, сыновья моих покойных братьев. Ты их, вероятно, хорошо знаешь, зиусхан, потому что они живут возле тебя в Гогуте. Также ты, вероятно, знаешь, что родной брат Нуха совсем недавно умер. Поскольку все сыновья покойного умерли еще мальчиками, некому наследовать его дом. Адыгский закон велит в таком случае отдать подворье Нуху, но
– Ты все сказал, почтенный тфокотль?
– спросил Тлизанд.
– Да, - кивнул старик.
– О чем же ты споришь с собственными родственниками, мужчина из Гогута?
– спросил князь Нуха.
– Мой зиусхан, - сказал Нух.
– девушка, о которой сказал Пцашхо, была единственным по-настоящему близким человеком для моего брата. Когда он доживал свои последние дни в этом мире, она отходила от его постели только чтобы принести ему воды или пищи, которую он больше всего любил, которую она сама для него готовила. Мой брат был мусульманин, и он очень обрадовался, когда Абдулькарим-мулла сказал ему, что по закону Аллаха его дочь должна получить после его смерти половину его имущества. ВаЛлахи, мой зиусхан, эта добрая весть - единственное, что вселяло бодрость в сердце моего брата в его последние дни. Ведь по адыгскому закону дочь ничего не наследует от своего отца. Закон Аллаха же принес облегчение моему брату. Перед смертью он взял с меня слово, что я обеспечу соблюдение закона Аллаха относительно его дочери. Поэтому я воспротивился тому, чтобы кто-то завладел домом моего брата, пока его дочь не получит свою половину имущества. И к этому меня обязывает и адыгский закон - исполнить предсмертную волю брата.
– А я хочу сказать, мой зиусхан, - произнес Ащамез.
– что как мусульманин буду защищать исполнение закона Аллаха.
Тлизнад почувствовал некоторую растерянность. Впервые ему приходилось выбирать между шариатом и адыгским законом в разрешении дел между тфокотлями. Все дворяне, кроме Карбеча и его служителей, были мусульманами и понимающими людьми. Княжеские люди и рабы были обязаны во всем повиноваться князю, не задавая вопросов. А как рассудить тфокотлей, подавляющее большинство которых поклонялись древним адыгским богам, и которые могли перестать слушаться князя, если он не будет править ими по адыгскому закону? Но Тлизанд не подал виду, что смущен.
– Кто дал нам адыгский закон?
– спросил он.
– Как - кто?
– проговорил старик Пцашхо.
– Наши отцы.
– А закон Аллаха, который хорошо знает Абдулькарим-мулла, дал нам сам Бог, Который создал весь этот мир и всех нас. Кому следует повиноваться: отцу или старшему брату, если они приказывают разное? Так и здесь: в том, в чем нет противоречия закону Аллаха, мы должны следовать адыгскому закону, а в том, в чем адыгский закон противоречит закону Аллаха, мы должны следовать закону Аллаха. Поэтому и поступите так, как сказал сделать Абдулькарим-мулла, и Бог будет доволен вами, иншаЛлах.
Пцашхо и Убыт переглянулись. Казалось, они не верят своим ушам: передать хозяйство в собственность женщине - безумство.
– Как же так, зиусхан?
– проговорил с недоумением Убыт.
– Разве я буду в чем-то обделять дочь моего брата? Пусть меня возьмет поветрие, если такое случится! Но как я - мужчина, воин, буду делить хозяйство с женщиной?
– Поселись в доме твоего брата, - сказал Тлизанд.
– и живи в нем с его дочерью как хозяин. Но не продавай и никому не отдавай без ее согласия больше, чем половину всего имущества. Пусть будет соблюден и закон Аллаха, и адыгский закон.
– Да, я тоже считаю, что наш князь вынес верное решение!
– сказал Нух.
– Мой зиусхан, - Пцашхо пытался говорить спокойно, хотя видно было, что он очень возмущен и взволнован.
– я понимаю, что ты хочешь соблюсти и свой, и адыгский закон, но мужчине спрашивать согласия женщины на пользование имуществом - это позор. Нельзя позорить свободного мужчину.
– Поистине, это не позор для мужчины, - решительно сказал Тлизанд.
– это - уважение к женщине. Тем более к дочери, которая все сделала, чтобы последние дни жизни ее отца не были омрачены.