Княжич, князь
Шрифт:
Кирилл честно попытался углядеть «самое интересное» в том, что подмастерья принялись поочередно бить по ней молотами, а мастер, поворачивая заготовку из стороны в сторону, пристукивал то там, то тут маленьким молоточком.
— Тебе же пить хотелось, — напомнил Держан.
— Уже расхотелось, — буркнул Кирилл. — Послушай, мне вот что непонятно: ребята лупят от души — толк есть, плющат железяку основательно. А мастер Веденя твой только молоточком для виду пристукивает — а тут толку никакого, я же вижу. Это оттого, что ему, как мастеру, теперь зазорно наравне с ними молотом
Держан гыгыкнул:
— Да это он просто указывает, в какое именно место подмастерьям следует удары наносить! Ну ты князь Тьма Египетская!
— Слава Богу, ты у нас есть — просвещающий тьму нашу Гефест Сварожич, княжич Наковаленский. Знаешь, пойду-ка я, пожалуй. А ты оставайся да гляди во все глаза. Не то пропустишь ненароком это свое самое интересное.
— Ты что — обиделся? — спросил Держан, поспешно притворяя за собой дверь кузницы и догоняя Кирилла.
— Нет.
— Правду говоришь?
— Ага. Ее, голубушку, ее самую. А в подтверждение давай-ка, княжиче, я исполню в твою честь замечательную германскую балладу о достославном и благородном Дитрихе Бернском.
— Э… Так ведь ты уже принимался давеча — забыл, что ли? И германский я через пень-колоду разумею, и не понравилось мне, если честно. Уж не обессудь, княже.
— Да какая разница, что тебе не понравилось, княжиче? — как-то слишком простодушно удивился Кирилл. — Зато мне она ну до чего ж по душе! По-моему, этого вполне довольно.
И безо всякого перехода затянул нараспев, как истый миннезингер, аккомпанируя себе на чем-то невидимом, но явно струнном:
— Zwei Leute von gleichem Blut, Vater und Sohn, ruckten da ihre Rustung zurecht… [7]
— Будь добр, остановись, — вскинул руки Держан. — Я, кажись, начинаю понимать.
— Кажись? — переспросил Кирилл, прервав пение. — И только начинаешь? Тогда мне придется продолжить.
И немедленно продолжил с еще бoльшим вдохновением:
7
Два человека одной крови, отец и сын, поправляли свои доспехи…
— Sie strafften ihre Panzerhemden und gurteten ihre Schwerter uber die Eisenringe… [8]
— Эй-эй-эй! Да понял я, понял! — завопил княжич, безжалостно чествуемый замечательною германскою балладою. — Никаких «кажись» и «начинаю», в самом деле уже всё понял, только прекрати ради Бога!
Кирилл не утерпел и захохотал, тут же поддержанный дружественным смехом.
— Ну и язва же ты, княже, — сказал Держан, успокоившись наконец.
— А сам-то?
— Да и я тоже, пожалуй.
8
Они натянули свои бронежилеты и опоясали мечи железными кольцами…
— Хм… Но тогда, уж прости, получается некоторая неувязочка, — отметил Кирилл рассудительно. — Давай-ка, друже-княжиче, попробуем
Он свел брови, задумчиво огладил воображаемую бороду. Продолжил еще более рассудительно и отчасти гнусаво, явно копируя кого-то:
— Поскольку укор твой, что язвою являюсь я, прозвучал прежде добровольного — добровольного же, ведь так? — признания язвою себя самого, то его, твой укор, надлежит толковать не как качественное, а всего лишь как сугубо количественное отличие. Сиречь я, как язва, вызываю твою зависть, а следовательно, признаюсь тобою язвою более крупною, язвою более весомою и — чего уж тут стесняться? — язвою просто победительною! Что скажешь, княжиче: правильно ли изложено? Доступно ли, э?
Едва успев в полном восторге хлопнуть по плечу своего победительного друга, Держан сложился пополам от смеха вперемешку с повизгиванием и похрюкиванием. А Кирилл, разом лишившись степенной риторской личины, в свою очередь немедленно ответил ему и добрым хлопком, и молодецким гыгыканьем.
Проходивший поблизости страж из надворного дозора шикнул на них от души и неодобрительно забубнил что-то о позднем времени и чести, которую следовало бы знать некоторым юным княжичам, а тем паче некоторым юным князьям.
Кирилл спохватился, обнаружив, что они уже давно покинули хозяйственный двор и незаметно успели дотопать почти до красного крыльца. Заметил, понизив голос:
— И то верно, княжиче, — прощаться пора.
— И то верно, княже, — ты давай входи, а уж там помаленьку и прощаться начнем.
Утреннее солнце пряталось за сторожевой башней дружины. Длинная тень от нее лежала наискосок через весь просторный двор, который бормотал, перешептывался и вздыхал многими сотнями голосов. Неровное полукружье свободного пространства оставалось только возле входа в палаты.
На верхней площадке красного крыльца стояли три резных кресла мореного дуба. Княжий писарь ссыпал на стоящий подле них высокий поставец шуршащий ворох грамот и грамоток, расправил их торопливо, прижал краешком шкатулки с письменными принадлежностями. Подал знак в сторону распахнутых дверей. Оттуда с большим достоинством выступил сотник в легком доспехе поверх алой праздничной рубахи; прищурясь, окинул взором из-под руки враз притихший люд, неспешно осмотрелся вокруг.
В крыльях крытой галерейки по обе стороны от входа чинно томились княжичи вместе со старшими дворовыми и домашними. С ее внешней стороны внизу покачивались, поблескивая на солнце, две цепочки шеломов. Сотник удовлетворенно кивнул и, приосанившись, занял свое место за спинкой одного из кресел. Рядом с ним быстро и тихо появились Илия с Иовом. За третьим креслом, сложив руки на груди, встал русый средовек в двойной долгополой рубахе.
— А мне где быть? — шепотом спросил Кирилл в спину келейника.