Княжич Юра III
Шрифт:
А на слегка насмешливый и одновременно покровительственный взгляд идущего рядом мужчины — плевать. Пусть веселится. Пусть почувствует себя опытным, умудрённым жизнью, всё повидавшим… сильней расслабится. Может, сболтнёт что-нибудь действительно интересное, чего ни за что не сказал бы в нормальном своём настроении.
Тем более, он вполне имеет право так себя чувствовать, ведь он, на самом деле, гораздо старше меня. И, возможно, что даже с учётом длины всех моих совокупных жизней. Старше, а, соответственно — опытнее. У двух этих параметров связь прямая. Умнее… уже не факт. Ум с возрастом уже далеко не однозначно коррелирует. Возможны варианты.
А
Что за «экскурсовод»? Куратор моей учебной группы, к которому я зашёл со своими бумагами после прощания со взводом и прежними командирами.
Да — именно куратор группы, не начальник курса или командир взвода. Что уже наводило на определённые мысли по поводу того, как тут всё устроено. О том, что муштра и военщина, возможно, остаются позади?
Правда, эту надежду слегка гасил военного образца мундир, в который был дет куратор. Мундир с четырьмя подъесаульскими или штабс-капитанскими звёздами на погонах. Конкретных таких войсковых погонах, а не «Лицейских», «внутренних». Да и наличие меча в ножнах на перевязи возле пояса тоже оптимизма не добавляло.
Да — именно меча, а не сабли, каковая просто по стилистике напрашивалась к этому мундиру. Но был именно меч. С простой и… изрядно потёртой рукоятью — явно не парадная игрушка, а нечто гораздо более серьёзное.
Нашёл я его, куратора, там, где он и должен был быть, там, где мне подсказала его искать Екатерина Васильевна — в своём кабинете в административном корпусе.
Я, испросив разрешения вежливым стуком, вошёл и рапортовал о своём прибытии, представившись, как положено, по всей форме. Бумаги передал. Он бумаги принял, велел присаживаться пока, указав на один из стульев, стоявших в кабинете. Сам принялся читать бумаги.
А я рассматривать его и убранство кабинета.
Куратор был высоким черноволосым мужчиной. Даже немного выше меня или отца, что было довольно редким явлением. Черные «смоляные» брови, черные усы, черные глаза и немного горбатый нос. Явное наличие некой доли «горской крови». Живое подвижное лицо, умный взгляд. Тонкие длинные пальцы пианиста, короткий росчерк «у»-образного шрама возле левого глаза чуть ниже виска.
Белый мундир с погонами. Без наград. Зато со значком Одарённого Стихии Воздуха в Ранге Ратника на воротнике. Хотя, белый цвет мундира как бы, как раз и соответствовал Стихии Воздуха. Вообще, цвет мундира у офицеров подбирался по Стихийности их Дара: Вода — голубой, Земля — черный, Воздух — белый, Огонь — красный и так далее. А вот у рядового и унтер-офицерского состава был только один цвет мундиров — защитно-зелёный, «хаки», как его ещё называли в мире писателя. У них цвет погона и канта на шевронах различался, обозначая принадлежность к родам
Перевязь с уже описанным мечом висела на спинке кресла так, чтобы рукоять находилась возле руки, и можно было быстро выхватить клинок даже из неудобного, сидячего положения.
Бумаг было не очень много, так что с чтением мужчина справился быстро. Отложив их на стол, он поднял взгляд на меня и заговорил.
— Что ж, давайте знакомиться, молодой человек. Меня зовут: Джевахов Давид Дмитриевич, —встал с кресла он и протянул мне руку для пожатия, которую я без лишних раздумий принял. — Имею честь быть куратором учебной группы «3.14», к которой, со вчерашнего дня, вы приписаны.
— «3.14»? — в недоумении изогнулась моя левая бровь.
— Третий курс, четырнадцатая группа, — с пожатием плеч объяснил Джевахов. — А что такое?
— Эм… ну, три целых, четырнадцать сотых — это ведь число «?»… — попытался выразить своё мысль, вызвавшую недоумение я.
— А, ты в этом смысле… — улыбнулся он. Улыбка у него оказалась широкая, обаятельная и белозубая. — Ну, можно, наверное, и такую ассоциативную цепочку выстроить. Но, вообще, это просто номер по счёту.
— А сколько же всего, в таком случае, групп на курсе?
— Четырнадцать, — легко и непринужденно ответил он. — Наша группа последняя по счёту. И, как водится, из-за этого, недоукомплектованная. Вместо положенных «трёх седмиц», двадцати одного человека, у нас их только девятнадцать… теперь — двадцать. Добро пожаловать на третий курс, Юрий Петрович.
— Спасибо, — улыбнулся я.
— Пойдём, провожу тебя до общежития, что б тебе не блудить по территории лишнего. Всё ж, в первый раз, такие пространства несколько дезориентируют. Заодно, расскажу, где у нас тут что. Сегодня, занятий у тебя уже не будет — посвятишь день обустройству, а вот завтра с утра — уже в соответствии с расписанием…
— Понял, — кивнул я, принимая назад часть своих бумаг — несколько листов куратор оставил на своём столе. Зато, вместо них, вложил несколько новых. Одним из которых оказалось то самое расписание.
— Да, и ещё, — добавил он. — Не знаю, в курсе ты или нет, но перевод у тебя пока «условный». То есть, ты можешь заниматься вместе со своей новой группой, но в установленные сроки должен досдать экзамены по всем тем предметам, которые пропустил из-за своего перевода. Вот расписание экзаменов, — протянул мне ещё один лист куратор.
Я взял лист и глянул на его содержание: строчки, строчки, строчки… названия предметов и даты их сдачи с указанием, «теория» или «практика». Двадцать семь дисциплин! Двадцать семь, Карл! За два месяца!
Я поднял глаза на Джевахова.
— Вы сейчас серьёзно, Ваше благородие господин штабс-капитан?
Тот поморщился и поднял руку в останавливающем жесте.
— Просто, Давид Дмитриевич, — поправил он меня. — Не надо всей этой уставщины. Это там — на «младшей половине». Здесь можно проще — имени и отчества будет достаточно.