Княжич
Шрифт:
Выскочила из шатра Ольга. К сыну кинулась. Сняла его с седла. А тот брыкается.
— Что ты с ним сделал? — крикнула она на Асмуд а.
— Цел он, — переведя дух, ответил старик. — Это он в побоище просится. Ругался на меня, когда я его к тебе вез.
А Святослав не унимается. Не хочет на руках материнских сидеть. Мол, не маленький уже. На ноги поставь. Пришлось подчиниться кагану Киевскому. А он кричит:
— Асмуд! Асмуд! Вели маме, чтоб меня отпустила! Я их всех победю!
— Хорошего ты мне внука родила! —
С этими словами Асмуд отцепил от пояса свой знаменитый рог и передал его Ольге. Потом поднял вверх любимый боевой топор и крикнул:
— Запасная сотня! За мной! А вы чего стоите? — рявкнул он на моих стражников. — Никуда щенок не денется. Вперед! Один с нами! — и устремился со своими людьми в самую гущу боя.
— Мама, — Святослав успокоился и зевнул, — ведь плавда я их победил?
— Правда, сынок. — Ольга присела на корточки и крепко прижала Святослава к себе. — Пойдем, — сказала она. — Победителям тоже спать надо.
И они пошли к шатру, словно и не было никакой сечи. И люди не гибли совсем рядом за него, кагана Киевского…
А между тем события на пепелище развивались стремительно. Асмуд с запасной сотней сшибся с дружиной Путяты. Старый варяг вовремя подоспел на помощь Свенельду. Того прижали к воде. Его отроки бились отчаянно. Прорубали путь к отходу. А тут и старый варяг подоспел. Увидев подмогу, Свенельд со своими еще сильнее ударил по младшей дружине.
Древлянское ополчение разделилось. Половина увязла у озерка, сдерживая натиск Свенельдовых отроков. Вторая половина дожимала варягов Стегги.
Казалось, еще немного, и Даждьбогова рать одолеет союз Одина и Перуна. Но тут одна за другой в небо взметнулись три горящие стрелы.
Я понял, что это Свенельд велел подать знак хану Куре. И от осознания того, что сейчас в вечный спор небожителей вмешается другой, неизвестный никому бог, мне стало страшно…
— Хур-р-р-р! — перекрывая гул битвы, пронеслось над пепелищем.
Это ревела печенежская конница, обошедшая наше войско. Печенеги хана Кури ударили древлянам в спину. Удар был не сильным. Привыкшие к бескрайним южным степям всадники путались в ветвях молодого подлеска. Они не могли разогнать своих коней. От этого дюжее ярились. И люди. И кони.
Их было слишком много. У отцовых ратников от усталости уж руки не поднимались, а печенеги были свежими. Этого оказалось достаточно, чтобы древляне дрогнули.
Первыми, как и предсказывал Асмуд, побежали ополченцы. И хотя Микула пытался как-то сдержать огнищан, ему это не удалось. Они побросали оружие и бросились врассыпную.
Остатки старшей дружины собрались вокруг отцова стяга. Вскоре и Путята с младшей дружиной, прорубив себе дорогу сквозь печенегов и варягов, присоединился к своему князю.
С высоты холма я видел, как дружинники стали отходить к лесу. Отход был трудным.
Я облегченно вздохнул. Взглянул на усеянное мертвыми телами пепелище. И лишь тогда понял, что мы проиграли эту битву. И зажглись в памяти давно забытые волчьи глаза, и я осознал, что мы проиграли не только сражение. Мы проиграли все…
Горячие ненужные слезы покатились по моим щекам…
— Добрын, — услышал я тихий голос. — Добрын, это я, Соломон. Бежать тебе нужно, княжич.
Лекарь стоял надо мной с ножом в одной руке и с поводьями в другой. Он рассек веревку, врезавшуюся в затекшие руки, и подсадил меня на коня.
— А ты как же?
— Я ничего, — сказал он. — Мне не впервой…
26 августа 946 г.
Разговор выдался не из легких. Каждый из собравшихся сегодня здесь, в горнице коростеньского детинца, понимал, что продолжать войну уже нет ни сил, ни средств. Только и уступать никто не хотел.
— Как же ты не поймешь, — горячилась Ольга, — что уже вся земля Древлянская под Святослава легла. Лишь ты упираешься.
— Но Коростень-то вам не по зубам оказался, — возражал отец. — Град все лето держался и еще не один год продержится.
— А толку? — Свенельд руками развел. — Хочешь весь род свой под корень извести?
— Нет, — покачал головой отец. — Не хочу больше крови. Оттого и позвал вас.
— Ну, так прими неизбежное. — Свенельд стукнул ладонью о столешницу.
— Не горячись, варяг, — подал голос Болеслав, круль Чешский. — Нелегко такие решения принимать…
30 мая 946 г.
После битвы на пепелище остатки древлянского воинства укрылись за стенами Коростеня. Из тысячи ратников и семи сотен ополченцев осталось не более половины. Остальное либо сложили свои голо-
вы на поле брани, либо разбежались в страхе по лесам и весям.
Среди тех, кто остался, почти все были калечными. Раненые лежали прямо на стогне. Холопки не успевали повязки менять да травы целебные приворачивать. Стон стоял над древлянским стольным городом. Стон и бабий вой.
Таким я увидел Коростень, когда въехал в ворота на взмыленном коне.
— Добрыня! — бросился ко мне Ярун. — Жив, княжич!
— Что мне сделается? — Я сошел с коня и обнялся с дружинником.
— Где же ты был? Князь уж думал, что убили тебя на тризне.
— Где он?
— В детинце. Ранен сильно. Микула с ним. Путята где-то на стенах. А Побор на пепелище остался. Гостомысл сразу после тризны пропал. Куда делся? Не знает никто. И Смирного больше нет… — Ярун отвернулся, чтобы я его горя не заметил.