Княжий пир
Шрифт:
Он умолк, всматриваясь в бегущего между столами человека с клеймом на лбу. Длинные грязные волосы падали на спину, на шее блестел железный ошейник.
— Ты чего? — спросил Якун.
Кучуг кивнул, Якун повернул голову. Перед расплывающимся взором маячила коренастая фигура тралла.
— Что тебе? — буркнул он раздраженно.
— Хозяин, ты посылал меня к дочери…
— А… верно, посылал. Ты сказал ей?
— Нет, хозяин.
Якун грозно рыкнул:
— Почему?
— Ее не оказалось дома, хозяин. Я обыскал весь дом, заглянул к соседям. Видно,
Якун уязвленно нахмурился, а Кучуг даже не хохотнул, хотя самое время позлорадничать, сочувствующе хлопнул его по плечу:
— Где бы ни ходила, спать вернется в родное гнездо. Пей, а то мне подливаешь, а сам…
Они смеялись, наперебой хвастались боевыми походами, подвигами, добычей, знатностью родов, снова пили и хвастались, а когда в палату вбежал молодой мужик в одежде волхва, ни тот ни другой не обратили внимания: хоть сто волхвов, они ж не воины, а значит, и не люди вовсе. По крайней мере, не мужчины… Только все замечающий князь проследил взглядом, как тот подбежал к Белояну, зашептал на ухо. Звериная морда верховного волхва словно бы потемнела. Он бросил короткий взор в сторону пирующих ярла викингов и печенежского хана, быстро подошел к Владимиру.
— Что? — спросил Владимир негромко. — Говори.
— Жароглаз гадал на топоре… Было знамение, что если сын хана Кучуга и дочь Якуна переживут этот день, то дальше их жизнь будет долгой, счастливой, от них пойдет в грядущее здоровая поросль, что даст не один род великих героев…
Владимир обвел орлиным взором палату. Кивком подозвал отрока, велел негромко:
— Возьми десяток крепких парней. Приставь их к Чейману. Пусть ходят следом, следят, чтобы даже палец не прищемил!.. И двое-трое пусть сторожат Малврид. Все, выполняй!.. Э-э, погоди!.. Скажи это все вон тем двум. А то подумают еще, что я за что-то на них гневаюсь.
Он видел, как мальчишка проворно подбежал к пирующим, пошептался с Якуном и Кучугом, тут же бегом вернулся:
— Княже!.. Сперва надо знать, куда посылать. Их нет дома.
Холодок опасности пробежал по коже Владимира так ясно, что волоски вздыбились, а на руках поднялись пупырышки. Предчувствие беды стало настолько сильным, что вскочил, огляделся:
— Эти чертовы предсказатели… Кишки бы мотать из вас… Вели приготовить коней! Я сам пойду их искать.
— Где, княже?
Он зло оскалил зубы:
— Нельзя утаить две вещи: любовь и кашель. Не может быть, чтобы их челядь не знала о тайных встречах, чтобы мамки и няньки не ведали… Скажут, ежели нож приставить к горлу!
Он вышел из-за стола, успокаивающе вскинув ладони: отдыхайте, ребята. Я вернусь скоро.
Он поднимался в седло, когда на крыльцо высыпала горланящая толпа гостей. У всех красные рожи от беспробудного пьянства, глаза в кучку, за перила хватаются, чтобы не рухнуть, а один ухитрился упасть и через перила, только сафьяновые сапоги мелькнули под хохот других.
— Князь! — заорал с крыльца боярин Листохвост. — Ежели ты искать тех двух… то и мы
— Нам волхв проболталси!..
— Грит, недоброе знамение…
— Они хорошие ребята, — крикнул еще кто-то.
— Их все любят!
— Славные!
— И Чейман наш друг, да и Малврид всем по сердцу, как ясный день…
— А мы чё, не люди? Отыщем, а потом снова за стол!
Они гурьбой сбегали с крыльца, отпихивая Кучуга и Якуна, которые к своим коням пробились едва ли не последними. Орущая, горланящая толпа двинулась к воротам, редко кто держался в седле прямо, но это были старшие дружинники, богатыри, что могли по трое суток без еды и питья скакать через степи и горы, не спать и не выпускать из руки боевой топор и какие-то ведро-другое вина не могли свалить их под стол. Разве что еще и ведро хмельного меда, а затем оглоблей по лбу…
…Кучуг ворвался во двор, не дождавшись, когда откроют ворота. Горячий конь в охотку перемахнул забор, заплясал, дробно перебирая ногами и гордясь собой. С крыльца сбегали челядины. Кучуг гаркнул:
— Где Чейман?
Все разводили руками. Он спрыгнул, ухватил за плечо попытавшуюся ушмыгнуть няньку:
— Говори, где сын!
Она затряслась, взмолилась, глядя в его безумные глаза:
— Не знаю, не ведаю!
— Врешь, старая карга! Ты должна знать! Говори, запорю, кишки вытащу…
Она взмолилась:
— Да что ж ты, аспид лютый, от невинного дитяти хочешь?.. Он же тебе во всем послушен, вежествен, любит тебя, а ты его как змей поганый…
Он тряхнул ее сильнее:
— Говори! Его надо найти.
А на другом конце Киева Якун ухватил за горло кормилицу дочери:
— Говори, где Малврид?
— Зверь, — прошептала она, — сколько ж ты будешь невинное дитя мучить? Она ж любит тебя, во всем слушается! Другая бы убежала вовсе от такого родителя…
Он тряхнул ее сильнее:
— Говори быстро! Их надо найти как можно скорее. Волхвы говорят, сегодня им грозит беда.
Она прохрипела:
— Я вижу…
— Дура, — бросил он яростно, — я не перечу их встречам. Мы уже поладили с печенегом. Из него хороший бы викинг получился… Мы породнимся, уже решено! Но сегодня их надо оберегать!
Он чуть ослабил хватку на ее горле, старуха прохрипела:
— От тебя оберегать, зверь…
— Я зверь, но я не трону своего детеныша! Говори, я прошу тебя… Говори! Ну, хочешь, я тебе дам серебра, золота? Говори, где она? Пошла к нему на тайную встречу? Где они видятся?
Она покачала головой, это едва удавалось в его железных пальцах. В старческом голосе прозвучала гордость:
— Не все покупается за злато, ярл. Я твоего ребенка пеленала и учила ходить, я ее люблю… не выдам. Можешь задушить, можешь кишки выпустить. Но чтобы я сама указала тебе, где она прячется от твоей лютости, а ты и там нашел ее с твоим жаждущим крови мечом? Нет, ярл…
Он отпустил ее горло, старуха стояла гордо, даже выпрямилась, как будто смотрела в лицо смерти. Он отпихнул ее, сказал с яростью: