Княжий воин

Крюков Виктор Васильевич

Другой парень, из кожевников, днем держался молодцом, но каждую ночь плакал втихомолку, стараясь не потревожить товарищей - жалел отца и двух старших братьев, погибших на Каяле.

Роман успокаивал:

– В Курске ведают, небось, что полегли все. Отвыли уж мамки да женки - заупокойные службы заказывают об усопших. А тут ты: задница слегка потерта, а остальное на месте. К тому же герой - из полона ушел. Да большей радости мамане и не надо: Теперь только проси Бога, чтобы не свел нас со степняками:

Второй

день пути уже клонился к закату, когда берк Романа чутким ухом издали услышал ржание кобылиц из родного табуна и пронзительно ответил. А вот и те, кому велено найти и убить непокорного русича, не пожелавшего уступить ханычу волшебную Кольчугу. Они еще гарцуют на вершине холма, всматриваются в даль, но вот рванули вдогон - гортанный воинский клич куманов режет воздух. Их человек двенадцать, наверняка отборные вояки ханского сына. Живыми брать не будут, свидетели им не нужны - просто расстреляют из луков.

Уходили к ближайшему, заросшему кустарником распадку, но парни-ратники безнадежно отставали - лошади у них были похуже. Казалось, выхода не было: у степняков луки, у русских копья. Не было даже щитов, чтобы прикрыть ими спину, шлем и кольчуга только на Романе, да и не поможет бронь, хоть и заговоренная.

Стрела пропела даже раньше, чем ожидал Роман - скакавший впереди других степняк взгвизнул и свалился с коня, за ним - другой. Половцы замешкались, не понимая, откуда стреляют, но когда еще один ханский гвардеец схватился руками за вонзившуюся ему в грудь длинную русскую стрелу, рассыпались в стороны и скрылись в складках степи.

– Здорово, Ромша со товарищи - из заросшей травой ложбинки поднялся воинский старшина с луком в руках.
– Гляжу, не по нраву тебе ихнее гостеприимство?

Парни спешно собрали трофеи, поймали пару половецких лошадей. Мишата разжился добротными сапогами, примерил, но тут же снял и спрятал в котомку - целее будут.

До ночи нужно было уйти как можно дальше - половцы на всякую хитрость горазды и просто так не отступятся. Петляли низинами, нещадно погоняя лошадей:

Только в сумерках Срезень кратко изложил Роману события последних недель. В последнем бою на Каяле старшина был рядом с Буй-туром - отбивались от степняков спина к спине. Потом князь Всеволод увидел, как половцы окружили Игоря и рядом с ним не оказалось никого из дружины. Срезень рванулся на помощь Игорю, которого половцы связали и бросив на седло, спешно увозили в тыл.

Степняков было человек двадцать и половина из них прикрыла отступление остальных. Пока старшина разбирался с этим заслоном, князя увезли. Надо было возвращаться к Буй-туру, но на том месте, где несколько минут назад еще развевался его стяг посреди горстки бойцов, уже не было никого, кроме степняков, собиравших трофеи. Чуть поодаль густо алели бунчуки ханской гвардии: наверное, русские князья, что не полегли в сече, находились там.

В пылу победы Срезня никто не заметил, а может, степняки не хотели травить одинокого воина, который наверняка просто не дастся - а кругом

и без него полно добычи. И Срезень ушел в степь, затаился в глухих оврагах в смутной надежде если не выручить своего князя, то хотя бы помочь кому-либо из уцелевших русских.

– Вишь, и помог-таки, - сдержано радовался старшина.
– Услыхал Бог мои молитвы. Я многим степным кровь здесь пустил, но своих в первый раз встретил.

Роману едва удалось уговорить старшину двигаться с ними к Курску. Тот хотел продолжить свой кровавый промысел:

– Негоже мне живым приходить, когда остальные в степи легли или в плену маются. Ты другое дело - ты из плена ушел.

Но если не Срезень, то кто в оскудевшем на опытных кметей Курске сможет подготовить из молодых парней новых воинов? Этот-то довод на старшину повлиял.

Ночлеги устраивали в потаенных местах, среди густого кустарника или степного мелколесья, поочередно дозорничая. Ночи были теплые, а вот с пропитанием плохо. Пришлось заколоть одну из половецких лошадей. Опасаясь чужих глаз, развели костерок на дне глубокого оврага и - наконец-то наелись вволю:

Наверно, чувство вины перед павшими постепенно оставляло Срезня, уступая место иным помыслам. Яркие воспоминания о проигранной битве все еще жгли его суровую душу, но жажда мести уже не заслоняла необходимости жить дальше. Остатки душевной боли старшина выплескивал на недолгих привалах или перед коротким, вполглаза, ночным сном:

– В том не степняков вина, а поводырей наших: Зря Всеволод братцу своему старшему доверился. Тридцатый год князюшке, а все в младшеньких ходит: В сече герой, а вот разумом - дитя:

Порывы ночного ветра, гулявшего в листве рощицы, мешали слушать степь, заставляли напрягать слух - не стукнет ли копыто чужого коня, не звякнет ли воинское железо: Стреноженные лошади мирно щиплют траву - они первыми почуяли бы пришлых.

– Говорил я ему - как в воду глядел: Не умели думать, вот и положили своих. Эх, просыпали русское золото воронью на сыть - ни креста, ни могилы:

Подали голос далекие волки - лошади встревожено зафыркали, сбились плотнее друг к другу. Большую часть мяса заколотой лошади утром придется бросить волкам на пир.

– Видно, не придется с князем Галицким на сарацин сходить, - сожалел о своем Срезень.
– Дед Смага в полоне сгинул - теперь спросить о землях заморских не у кого.

Роман вдруг решил рассказать старшине все, что знал о землях, куда Срезень мог попасть года через два с русским отрядом, которому предстоит участвовать в Третьем крестовом походе: "Полоняник один из западных стран когда-то сказывал:" Но Срезень слушал, не перебивая: о Ерусалиме, о храме Гроба Господня, о рыцарских турнирах, об английском короле Ричарде, прозванном за жестокость "Львиное сердце", и о его земляке Робине Гуде: Ограниченность знаний приходилось восполнять выдумкой - все равно Срезню до правды не добраться: