Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу
Шрифт:
Орлов перекрестился.
– С нами крестная сила! В руце Твои, Господи, предаю, дух мой… Ну, братья, виват Россия! Виват государыня!
Он подал сигнал к атаке. Было десять часов утра…
*
Алексей Григорьевич Орлов сидел в каюте «Трех иерархов», и, закрыв лицо руками, раскачивался из стороны в сторону, и непонятно было: то ли рыдает, то ли смеется. Один вопрос задавал он себе непрестанно: как свершилось такое чудо? Что же это произошло после того, как он, узрев турецкую силу, предал Господу свою жизнь и всю русскую эскадру?
Расспроси
Кровь Алексей Орлов, в отличие от брата Гришеньки, видел лишь в пьяных драках, а сражаться приходилось, в основном, с приятелем Шванвичем. И когда забили пушки с обеих сторон, зашипели ядра… Страх мертвым холодом заполз в сердце. Раскаленные ядра казались ему живыми, злыми, безумными, до жуткой твердости сжатыми комьями смерти. Весь мир окутался в дым… Где-то уже горело. Страшно трещали мачты и реи, лопались снасти, рвались со стоном паруса, их пылающие клочья ветер разносил вместе с дымом и гарью. Людские возгласы, приказы, крики тонули в диком шуме боя.
Алехан не понимал, нет, совсем не понимал, как можно было в этом аду совершать разумные, слаженные действия. Он стоял, сложив на груди руки, и его колоссальная фигура, сошедшиеся брови, крепко сжатые губы никак не выражали бившегося в душе испуга. Пылал корабль «Святой Евстафий», обстреливаемый тремя неприятельскими судами. Там под командованием распоряжавшегося ходом битвы Спиридова – Федор Орлов. Лихорадочно шепча молитву, щуря слезящиеся от едкого дыма глаза, темный от копоти, злой, он отчаянно палил из пистолета в турецкий флагман. Но Алексей будто забыл про младшего братишку…
Ядро пролетело над головой Алехана. Подскочил белый как платок гардемарин Белосельский, в ужасе крича:
– Ваше сиятельство! Ваше сиятельство!
Он, казалось, искал надежного спасения от ядер и пуль у человека, бывшего его кумиром, которому со слезами и благословениями вручили его родители.
– Тихо, Володька! – сорвался на него Алехан. – Чего орешь? Видишь, баталия…
Тогда гардемарин мелко дрожащей рукой выхватил пистолет, неловко бросился к борту, до крови закусывая губу, и отчаянно пальнул в корабль неприятеля, оказавшийся в этот миг на расстоянии пистолетного выстрела.
– Ваше сиятельство!! – завопил он так, что, казалось, перекрыл гром пушек. – Попал!
И вдруг, ослабев, уронил пистолет, отбежал от борта и беззвучно зарыдал, закрыв белое лицо тонкими пальцами. Над ним жутко затрещал раздираемый ядром парус…
Сколько это продолжалось? Для Орлова – вечность. Корабли становились на якоря – намертво! – били, били, били по вражеским судам… Вдруг горящий «Евстафий» снесло прямо на турецкий флагман…
У Федора Орлова взыграло сердце, когда раздалось зычное «на абордаж!»
– Виват Россия! Виват Катерина! – завопил он одним из первых и браво перескочил на борт «Реал Мустафы». Завязался бой. Русские забыли себя, словно были бестелесными, повергали турок в изумление отчаянным натиском, не давали опомниться ни на минуту, ни на секунду… Шпага
– Любо! – восклицал он как казак. – Любо!
А на «Трех иерархах» мучился за него наконец-то о нем вспомнивший Алексей. «Жив ли еще братишка? Пресвятая Богородица, сохрани, пронеси!» Вдруг… он не успел ничего понять. Васька Изотов бросился – к нему ли, на него ли – и тут же опустился на палубу обмякшей массой. Турецкая пуля застряла в теле. Раненого унесли, а Орлов, мгновенно все осознавший, крикнул вслед:
– Я никогда не забуду!
То, что люди ради него готовы жертвовать жизнью, несказанно вдохновило командующего эскадрой. Да и к кошмару он попривык. А в голове и в сердце сама собой бессчетное количество раз повторялась краткая молитва…
Пушечный дымок в очередной раз взвился на турецком судне неподалеку от «Иерархов» – упал на палубу гардемарин Белосельский. Орлов, невольно вскрикнув, закрыл лицо руками, и дрожь сотрясла все его тело: мальчишке оторвало голову! «Так я и знал!» – Алехан, очумевший, не мог понять, как же это так… этот страшный труп в крови… еще минуту назад – такой милый юноша, полный сил… Впервые за два часа битвы сердце Алексея резанула острая жалость. Быть может, потому, что с самого начала он не видел в утонченном Белосельском воина, и смерть гардемарина была, в сущности, такой нелепостью…
«Я виноват! Надо было под любым предлогом оставить его на берегу…»
Но сокрушался Алексей недолго. Грянул взрыв, такой оглушительный, что Орлову показалось – вот он, конец света… Ярчайший факел – до неба! – взвился, разбрасывая сонмы искр, словно желал испепелить и море, и облака. Это взлетел на воздух «Евстафий» вкупе с сцепленным с ним «Реал Мустафою».
– Федька! Брат!! – заорал во все горло Алехан. Пылало на воде адское пламя. Уцелевшие люди, попадавшие в воду, пытались спастись вплавь.
– Шлюпки на воду! – закричал Орлов. – Всех спасать! Всех, и наших, и турок…
Но душа его затвердела. Он отдал приказ, и «Три иерарха» ворвались на линию огня, в пекло боя. В окружении вражеских судов Орлов повелел встать на мертвый якорь и начать обстрел. Пушки на «Иерархах» забили – упорно, нещадно, беспрерывно. Орлов, едва ли не оглохший от грохота, темный от копоти, не ощущая боли от легких ожогов, словно прирос к палубе и заворожено смотрел, как приказы его облеклись в разрушающие действия, как творят они смерть…
– Огонь! Огонь! Огонь!
Вражеский корабль пылал.
Граф не успокоился, даже когда корабль был уничтожен, принялся за другой…
И когда ему сказали, он плохо понял… но ему кричали в самое ухо:
– Они отступают! Ваше сиятельство… Они бегут! Турки бегут от нашей эскадры!
И он осознал, и перекрестился враз ослабевшей рукой, и от сердца прошептал:
– Слава Те, Господи…
Но это было только начало!
Придя в себя, насколько было возможно, Орлов тут же созвал совет – времени упускать было нельзя. Если действовать, так сейчас, когда дрогнувшие под напором русской ярости и неустрашимости турки укрылись в бухте Чесма. План был разработан очень быстро. Ведь все понимали: если не сейчас – так никогда…