Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу
Шрифт:
И спокойно прошествовал мимо.
– Гриша! – крикнул ему вслед Потемкин. Орлов обернулся.
– Это судьба, Гриша! Я не враг тебе. Прости.
Орлов помолчал.
– Да. Ты не враг мне. Знаю, что ты предо мной не виноват. Но видеть тебя тягостно. Прости и ты.
Разошлись в разные стороны. Потемкин, впрочем, скоро забыл об этом, погрузившись в тысячу и одно дело…
*
В Петербурге появился Ошеров. На себя не похожий, словно на несколько лет постаревший. Вновь обосновался
– Пирушку устроить желаете?
– Не твоего ума дела! – заорал Сергей. – Живо у меня! Еще спрашивает…
Пить принялся сразу помногу, нарочно, с ожесточением, хотя и с отвращением. Но пусть пропадает к чертям ничтожная, бестолковая, никому не нужная жизнь…
«Упьюсь и в Мойку свалюсь! – мечтал Сережа, откупоривая очередную бутылку. – Так и надо!» Вот только кому «надо», сам не понимал…
Очень скоро он узнал о возвышении Потемкина и, будучи пьян, зашелся в истерическом хохоте, восклицая:
– Гришка-то, а! И ведь я ж его вином поил, благодетельствуя! Ах, судьба, вот уж злодейка… Наплевать. Ну, твое здоровье, генерал Потемкин!
Как-то раз валялся на диване, пока еще трезвый, слушал через раскрытое окно, как Семка спорит у крыльца с непрошеным посетителем.
– Нету барина дома!
– Думаю, брешешь, братец, – спокойно отозвался очень знакомый голос. – Глаза у тебя что-то слишком уж бегают.
– А вот и нет, ваш-ство, не брешу!
– Ну, полно. Мне надо видеть господина Ошерова.
– Нету дома…
– Ты мне это брось! – серьезно и уже строго перебил голос. – Кому другому ври, а не Потемкину!
Сергей представил себе лицо Семки и усмехнулся. Действительно, Потемкин мог видеть, как лакей побелел, потом покраснел, что-то залепетал, заикаясь, и, низко кланяясь, распахнул двери перед столь важным гостем.
Через минуту Семка влетел к барину, перепуганный:
– Барин, там…
– Что, Гриша Потемкин? Не суетись, ступай отсюда.
Потемкин уже входил.
– Здравствуй, голубчик.
– Здравствуйте, Ваше Высокопревосходительство.
В лице Потемкина что-то дрогнуло.
– Сергей! За что обижаешь меня? Разве я для тебя превосходительство? И обнять не хочешь старого друга!
Сергей обнял его и со стоном повались вновь на диван, лицом вниз.
– Прости, Гриша, но не вовремя ты! Никого мне видеть невмочь.
– Я уйду, уйду скоро. Случайно узнал, что ты приехал, от общего знакомца. Решил навестить. Мы с тобой тогда расстались…
– Не могу я, Гриша, так больше! Ты прости, я сегодня трезвый, а потому злой. Впрочем, и пьяный не добрее. Не поймешь ты меня! Жить не хочу…
– Отчего ж не пойму? – тихо вопросил Потемкин, присаживаясь рядом с ним.
– Не поймешь! Ведь все, что любил… Домик наш… Микола сказал – одни головешки. Мне и посмотреть
Он глухо разрыдался. Потемкин неловко, подавленно молчал. Потом тихо тронул друга за плечо. Сергей вскочил как от прикосновения каленого железа.
– Не понять тебе! Я помню, еще перед войной ты мне романс грустный пел, царице посвященный. Сколь безнадежной любовь твоя казалась! А теперь, небось, лишь веселые песни хочется петь?
Потемкин сознался: да.
– Ну, так сытый голодному не товарищ! Ты счастлив, я за тебя рад. А уйдешь ты – пить стану. Ты взгляни, сколько у меня бутылок припасено! Сопьюсь да помру где-нибудь под забором!
Тон, какими были произнесены эти слова, потряс Потемкина.
– Ты что?! – воскликнул он. – Ты кому сим образом мстить-то собрался?! Уж не Всевышнему ли?
– Может, и так, – криво усмехнулся Сергей и мотнул головой, встретившись с взглядом Потемкина.
– Не смотри на меня так! Не смей так смотреть! Да! И что? Эх, вольтерьянец, – горько усмехнулся Потемкин. – И что я скажу тебе в утешение? То, что матушка твоя и сестричка, мученицы невинные, у Господа на небесах? Но кто к небу не стремился, тот сего не поймет. Земной конец – всей жизни не конец.
– Ах, оставь, – вяло отмахнулся Ошеров. – Меня мужики пытали. Руки выкручивали. Левая недавно лишь болеть перестала. Что мне сейчас твои слова…
– Скажи, чем смогу помочь? Все сделаю…
– Господин генерал, не надо мне благодетельствовать! – вспыхнул Сергей.
Потемкин не обиделся. Вновь обнял, поцеловал в лоб. Сказал:
– Прощай. И все-таки – верь!
Уже в передней, когда Семка подобострастно набрасывал на него шубу, Потемкин понял, что надо делать. Был на свете лишь один человек, умеющий влиять на Ошерова – граф Алехан Орлов.
Тяжко было Потемкину писать Алексею Григорьевичу в Италию. Он чувствовал, что Алехан, несмотря на дружеские отношения, в душе его почему-то недолюбливал. А сейчас и подавно Алексей должен взъяриться на него – за брата. Но делать было нечего. Пересилив себя, Потемкин описал Орлову состояние их общего друга, горячо прося не оставить письмо без внимания.
Ответ пришел так скоро, как только было возможно. Алехан благодарил Потемкина и просил передать Сергею письмо. Григорий Александрович вновь отправился на Фонтанку.
Там мало что изменилось. Ошеров вновь валялся на диване, на котором так и засыпал, не раздеваясь, путая день с ночью. Но Григорий Александрович с облегчением заметил, что, кажется, желание «упиться до смерти» несколько поубавилось.
– Рад тебе, генерал, – спокойно сказал Сергей. – Вот о чем не попросил: если уж столь веруешь, закажи панихидку по матушке моей и сестричке. Кто его знает, как там, за гробом… Может, ты и прав… Но я не хочу.