Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу
Шрифт:
– Ты что это?! – воскликнул он.
Парень жестко усмехнулся.
– Даже похож! – прошептал удовлетворенно.
Сергей ничего не понимал, но ощутил вдруг, что вот она, настоящая опасность – смертельная. Ему захотелось жутко закричать и броситься бежать, куда глаза глядят. Он не боялся смерти – он боялся боли в мужицких глазах, боялся того, чего не понимал. Парень вдруг с размаха бросил свечу на землю. Огонь потух, все вокруг померкло, и резкий переход к темноте еще сильнее подействовал на расстроенные нервы Ошерова. Только последним усилием воли, благодаря
– Что, ваше благородие, – насмешливо прозвучал его молодой чистый голос. – Потолкуем?
Сергей покачал головой.
– Не о чем нам толковать.
– Будто бы? А може, и так, и впрямь нечего. Кабы атаман наш не помыслил, что ты лазутчик из города посланный… Говори живо, не тяни, куда и зачем путь держал!
Сергея словно прорвало.
– Я вам, сволочам, ответ давать не намерен! Вы с царьком вашим самозванным, вором Емелькой, с женщинами да девочками воюете, никого не жалеете. И чего ради! Дабы всласть барским добром поживиться…
Он ждал нового удара в лицо, но парень странно молчал, глядел на Ошерова в упор, не отрываясь, и даже в темноте Сергей почувствовал, что взгляд его пронзителен и страшен.
– Тебе ли, барское отродье, – прошипел тот наконец, – нас поносить?! С девочками, говоришь, воюем? Так слушай: была у меня невеста, Аксютка, красоты писаной. Любили мы с ней друг дружку, уже и сладилась все, свадьбы ждали, когда мясоед подойдет. А тут, как пост был уж на исходе, заявился из стольного города, из полка, барин молодой, принесла его нечистая! Всем с тобой схож, тож охфицер, и в кудрях черных, и лицо сухое. Ну, и углядел мою Аксютку. Не знаю, как уж он там к ней подлаживался, только добром она к нему не пошла. Велел силой привести. Она вышла поутру за водой, скрутили ее у колодца, доставили… А потом… бабы видели, как выбежала, обезумевшая совсем, с лицом страшным… А вскоре нашли ее в сарае, из петли вынули… – он замолчал.
Сергей, содрогнувшись, понял, что это конец, что объяснять что-то, спорить с полубезумным мальчишкой смысла нет. И словно в подтверждение этого парень произнес, в ярости ударив кулаком по столу:
– Не добрался я до него тогда! Ну, ничего, теперь ты мне заместо него ответишь…
Из глубин памяти вдруг выплыли давние слова Григория Орлова: «Подойдет такая минутка, захочешь взмолиться, да вдруг не сумеешь…»
«Господи, помоги!!!»
Он попытался было обороняться здоровой левой рукой, но силы были на исходе, противник скоро перехватил его руку и заломил за спину.
– Так, ваше благородие, кто подослал тебя, говори!
Сергей не отвечал.
Мальчишка, сильный, ловкий, повалил его на стол лицом вниз и принялся выкручивать левую руку, Сергей молча кусал губы, но от дикой боли непрошеные слезы невольно струились из глаз.
– Мишка, дай-ка нагайку!
– Да ты, Ваньк, того… – начал было один из мужиков.
– Кто заступиться посмеет, – задыхаясь, выкрикнул Ванька, – прибью!
Ударив Сергея два раза по шее, он схватил его
Неожиданно мужичок, уже заступавшийся за Сергея, вырвал у Ваньки нагайку:
– Ты убьешь его, башка пустая, а разе енерал велел?
– Прочь ступай, я сам…
– Ну, поостынь, вишь, молчит, дела не говорит. Даром уложишь, не похвалит Ермил Тимофеевич. Глянь, он уж сомлел.
– Верно, – лениво подтвердил рыжий.
Остальным, давно уже пьяным, дела не было ни до чего.
Ванька, вдруг остывший, обмякший, в последний раз злобно пнул Сергея в бок носком сапога и отчаянно махнул рукой.
– Делай что хошь, Микола… Всех можно их, сволочей, перебить, а Аксютку уж не вернешь.
– В сарай снеси его, Микола, и там пущай полежит до завтрева, – сказал, зевнув, рыжий. – А там поглядим…
*
В глухой час поздней ночи дверь сарая, где был брошен Сергей, со скрипом растворилась. Ошеров лежал лицом вниз, лунный свет, прорвавшийся сквозь сеть облаков, пролившийся в приоткрытую дверь, высветил перед посетителем его неподвижную фигуру. Посетителем оказался маленький мужичок Микола. Аккуратно прикрыв за собой дверь, он принялся тихохонько тормошить Ошерова.
– Очнитесь, ваше высокоблагородие! Сергей Александрович, батюшка, живы ли вы?
Сергей со стоном приподнялся, тупо уставился на непонятную в сумраке фигуру.
– Не признали? Я холоп ваш, Микола, сын Андреев. Ну, вестимо, батюшка, где вам меня упомнить…
Сергей потер лоб. Каждое движенье причиняло ему боль.
– Ничего не понимаю… Ты – холоп мой?
– Так, батюшка.
Сергей вдруг схватил его за горло, но Микола быстро, хотя и аккуратно, отстранил от себя руки своего вконец обессилевшего господина.
– Чего ж это вы? – моргал он глазами. – Чего ж вы, барин?
Сергей вдруг тяжело расплакался.
– Что ж это вы сделали, звери, за что матушку мою с Анюточкой погубили? – простонал он. – Ничего от них, кроме добра, вы не видели!
– Грех большой, ваше высокоблагородие, только никто ж того не хотел. Мне и неведомо, как дом загорелся… Ох, одни головешки остались! Помню, пришли Ермиловы ребята, наши с ними столковались быстрехонько. Ермилко бумагу читал… Там все про государя Петра Федоровича было описано, и что он нам, мужикам, жалует волю вольную.
– Скоты, какой государь! У нас Екатерина царица.
– Катерина-то, оно так… да… Катерина… – Микола пожевал губами и произнес с какой-то особой даже нежностью. – А все одно он наш, государь-батюшка… Наш царь… Мужицкий.
Молчание.
– Пришел зачем? – наконец отрывисто бросил Сергей.
– Да как же, батюшка, не оставлять же мне вас, господина мово природного, Ермиловым ребятам на расправу?
– Пожалел! – усмехнулся Сергей. – Лучше б мать мою спас!