Князья Русс, Чех и Лех. Славянское братство
Шрифт:
Свадьба продолжалась три дня, а потом потекли серые будни. Правда, серыми они были для большинства воинов, копавшихся в земле. Что касается Чеха и Тусельды, то у них начался медовый месяц. Решением жителей лагеря их освободили от всех работ, и они целыми днями пропадали то на Дунае, то в лесу, а то выезжали в Виндобону…
В начале ноября, когда завершались работы на отведенном участке, внезапно приехал Аврелий. Вид его был суровый и угрюмый. Наспех поздоровавшись, он приказал созвать центурионов. Встревоженные его видом, сидели Чех, Лех и Русс, ожидая каких-то неприятностей.
— Я только что из Рима, — сказал Аврелий глухим голосом, не глядя на военачальников. — Беседовал с императором Пробом. Так вот он дал указания по всем легионам, чтобы они часть сил бросили на освоение пустошей и создание новых земельных участков для выходящих в запас воинов…
— Но мы уже завершаем такие работы, так что решение императора для нас не новость, — прервал Аврелия Чех.
— Да, я знаю. Но раньше была установка на разработку пустошей только для себя, а теперь император требует это сделать и для других воинов. В связи с этим вашим центуриям придется остаться на неопределенное время, а точнее — пока не осушите все болота в округе Крапина.
Наступило тягостное молчание.
— Выходит, придется зимовать? — наконец спросил Чех.
— Не знаю, какая площадь еще осталась для осушения и вырубки деревьев и кустарников, но пока вы не закончите, никуда не уйдете. Таков приказ императора Проба! — жестко проговорил Аврелий.
— Тогда ты это сам скажи нашим воинам! — повысив голос, произнес Чех.
— Я донес распоряжение императора до центурионов, вы должны сообщить своим подчиненным. На то вы и военачальники и получаете за это соответствующее жалованье.
— Но они могут взбунтоваться! — не вытерпел Лех.
— Тогда проведете децимацию и наведете порядок.
Децимация в римской армии применялась к воинам, совершившим преступление. В строю проводился расчет на каждого десятого; десятые выводились из строя и предавались смертной казни перед лицом всего подразделения.
— У воинов износилось обмундирование, пришла в негодность обувь, — после долгого молчания проговорил Чех. — Купить не на что, потому что наступает конец года и жалованье солдата израсходовано почти полностью. Все ждут деньги из Рима. Неужели император не выделил на такие большие работы дополнительные суммы и все расходы приходится делать за счет воинов?
Чех ожидал, что Аврелий вновь вспылит, но он почти умоляюще посмотрел на центурионов и ответил негромко:
— А что я могу поделать? Поеду скоро снова в Рим, буду говорить с Пробом, может, удастся что-то выпросить. А теперь потерпите немного, я вас очень прошу. Пройдет какое-то время, решим мы назревшие вопросы, все уладим, утрясем.
Покоренные столь смиренным голосом Аврелия центурионы не стали больше настаивать на своих требованиях, и он уехал в Виндобону.
Новость вызвала глухой ропот среди воинов. Сразу резко упала выработка. Только и слышалось:
— Добиваем свой участок и — хватит!
— Не будем горбатиться на чужих дядей!
— В зиму оставаться, значит, живыми лечь в землю!
Подунавье — это не солнечная Италия с ее мягким климатом и теплой зимой. Со снежных вершин Альп часто дуют ледяные ветры,
И, действительно, вскоре начались затяжные дожди, наступили холода. Палатки промокли, воздух в них стал влажным, а постель волглой, надо было долго лежать в ней, чтобы согреться. У многих вконец была разбита обувь, а купить было не на что. Носили к своим сапожникам, но порой и они были бессильны: износившаяся кожа не держала подошв, приходилось их привязывать или приматывать, что, конечно, не спасало от воды и грязи. Появились больные, их с наступлением холодов становилось все больше и больше. Держались только потому, что оставалось дорыть совсем немного на своих участках… Чех метался из одного конца в другой, чувствуя свое бессилие. Он осунулся, почернел лицом. По вечерам братья собирались у него в палатке, тихо говорили между собой:
— Закончим каналы на своей земле, не удержать воинов…
— Снимутся и уйдут, не поглядят на децимацию…
— Неужели Аврелий не понимает?
— Может, и понимает, да бессилен что-либо сделать.
— Против императора не попрешь…
Добили работы на отведенной центуриям земле, устроили шумное празднество по этому поводу и постановили: на копку земли выходить, но трудиться кое-как, а больше сидеть возле костров и греться в ожидании, когда снимут с объекта и позволят вернуться в казармы Виндобоны.
В начале декабря в лагерь приехал римский чиновник, привез жалованье. Тотчас все побросали работу, собрались возле палатки, где раздавались деньги. Несмотря на дождь со снегом, настроение было приподнятое: с годового жалованья можно было славно гульнуть! Воины весело переговаривались, решали, кто с кем будет выпивать, кого стоит брать в компанию, а без кого можно и обойтись.
Чех, Лех и Русс стояли в общей очереди, перекидывались ничего не значащими фразами, заговорили с соседями. Наконец оказались перед столом.
— Это чего же вы, центурионы, не подошли первыми? — удивился чиновник, он же и кассир. — Везде военачальники получают перед своими подчиненными.
— А они у нас такие, — раздался голос из очереди. — Уважают нас, рядовых воинов!
— А я бы не сказал, — покусывая тонкие губы, ответил чиновник. — Если бы уважали, то не заставили жить в таких условиях.
— Это ты к чему? — сразу становясь серьезным, спросил Чех.
— Да к тому, — резко ответил тот. — Я был в иных центуриях, которые, как и вы, копаются в земле. Так для них и бараки построены деревянные, и обуты и одеты они получше вашего.
— Я что, должен из своего кармана деньги на все это выкладывать?
— Почему — из своего? Император выделил для вас приличную сумму. Насколько помню, целых триста тысяч денариев.
— Врешь ты все! — возмутился Лех. — Таких денег мы сроду не видывали!
— Как это я вру? — теперь уже возмутился чиновник. — Я сам, своими руками выдавал их на ваши три центурии!
— Кому выдавал, мне, что ли? — видя, что к разговору прислушиваются рядом стоящие воины, напирал Чех.