Кобыла-охранница
Шрифт:
— Ты сказала мне, чтобы я сказала тебе…
Пегаска не закончила, потому что я прервала её, заключив в объятиях.
— Я думала, что ты мертва, что они убили тебя, — произнесла я, крепко обнимая кобылку. — Как тебе удалось выбраться?
— Красная лампочка, — тихо ответила она с лёгкой дрожью в голосе. — Она всё горела и горела. Я решила, что все они по ту сторону двери и слишком увлечены попытками поймать тебя. Прямо над моей головой проходила вентиляция, и я просто залезла в неё. Они назвали меня жуликом. А потом я просто следовала за криками и выстрелами.
Рана на моём животе окончательно
— Скорее! Позови П-21 сюда! Мы сможем вылечить его…
Раздалось небольшое жужжание, и розовое сияние мгновенно исчезло.
— …Чёрт.
— Талисман может вылечить только одного пациента, — произнёс появившийся в дверном проёме П-21.
— Я хотела вылечить твою ногу, — тихо пробормотала я.
— Зачем? Ты её не ломала.
Вздохнув, я слезла с койки и посмотрела на использованный талисман.
— Я подумала, что если вылечу твою ногу, то перестану напоминать тебе о Стойле, и тогда, возможно, мы станем друзьями.
Подняв бровь и улыбнувшись, жеребец покачал головой.
— Тебе приходило в голову, что ты тут не причём, Блекджек?
Я лишь глупо моргнула в ответ, а он, вздохнув, продолжил:
— Думаю, что нет. Пойдём. Нам нужно разобраться ещё кое с чем.
Мы вернулись в комнату управления. Я постаралась не смотреть на сушащуюся требуху, развешенную по углам комнаты. Наконец, П-21 остановился напротив большого центрального терминала.
— Нет, нет, нет… чёрт нет! Чёрт! — закричала я, глядя на капсулы вокруг меня, на каждой из которых виднелись ярко-красные зигзаги приборных показаний. Моё воображение мгновенно нарисовало картину кричащих жеребят, которые вновь оказались замурованными. Я повернулась к П-21. — Я не собираюсь убивать сорок детей! Ты что, выжил из ума?
— Нет, — ответил он, глядя на терминал. — У нас два варианта: либо мы оставляем их лежать в стазисе, либо отключаем питание, и они умирают.
— Разбуди их! Посмотрим, безумны ли они.
«Я смогу убить безумных жеребят… наверное. О Богини, неужели я только что подумала об этом?»
— Мы не можем, Блекджек, — мягко произнесла Монин Глори. — Эти жеребята умирали, когда их положили в капсулы. Они и сейчас умирают. И судя по записям, некоторые из них смогут прожить в таком состоянии ещё не один день. Если мы просто… оставим их, то… может быть… Я не знаю. Может быть когда-нибудь Анклав сможет что-то сделать, чтобы помочь им.
П-21 покачал головой, глядя в глаза пегаске.
— Анклав потерял здесь свой медико-биологический отряд. А эти дети были заперты здесь больше двух сотен лет. И ты хочешь просто уйти, оставив их в этих капсулах, надеясь, что когда-нибудь к ним придёт кто-то, кто будет в состоянии помочь? — вздохнул он. — Я говорю тебе: это хреновая идея.
— Почему
— Потому что тут нет правильного выбора. Потому что она права. Потому что я прав. Неважно, что мы выберем, они в любом случае будут испытывать страдания, — со вздохом ответил П-21.
«И ты тут главная», — читалось в его взгляде.
Нет. Чёрт возьми, нет! Положите меня назад, на этот стол, и вновь вырвите мои внутренности, но не заставляйте меня делать этот выбор. Я медленно обвела взглядом окружавшие меня стазис-капсулы.
— Я не могу… я не… — простонала я, зажмурившись.
Мне очень хотелось вновь погрузиться в шар памяти, где никто из них не смотрел бы на меня. Я ещё раз оглядела капсулы. Здесь нет правильного выбора, результат в любом случае будет плачевным. Я подумала о том, чтобы открыть крышки, но вдруг это приведёт к отключению капсул? Тогда, может, наоборот? Чёрт меня подери! Чёрт подери…
Я повернулась к терминалу. «Да», затем «Ввод». Вентиляторы начали замолкать один за другим. Понимая, что мне никогда не будет прощения за это, я сглотнула и тихонько запела:
— Тише, не шуми. Уже настало время спать… Тише, не шуми… Тебе пора в кровать.
Я запнулась, но Глори подхватила за мной:
— Поздно за окном, прошёл день не напрасно. Поздно за окном, увидишь сон прекрасный.
Похоже, что ей сейчас было не лучше, чем мне. Единственным источником освещения в комнате теперь были красные зигзагообразные линии на мониторах капсул, которые отображали жизненные показатели жеребят. Постепенно эти зигзаги становились всё менее и менее ломанными, и так до тех пор, пока все они не превратились в абсолютно прямые линии.
П-21 удивил и меня, и Глори, когда вдруг открыл рот и тихонько запел:
— Тише, не шуми. Уже настало время спать… Тише, не шуми… Тебе пора в кровать.
С этими словами жеребец наклонив голову, опустился на пол рядом со мной. Одна за другой, красные линии исчезали с экранов.
Чтоб меня. Чтоб меня. Чтоб меня…
Рэдхарт прокралась в камеру хранения, в которой находились восстанавливающие талисманы. Прежде чем она прервала соединение, с неё содрали больше половины шкурки. Зачем она пробралась сюда? Чтобы спасти себя? Чтобы защитить талисманы и прочие экспериментальные медикаменты? Разве это так важно? Если бы там были хоть какие-то лекарства, способные исцелить жеребят, то, я не сомневаюсь, Рэдхарт использовала бы их. Сейчас она лежала, свернувшись калачиком, прикрытая окровавленным разорванным лабораторным халатом. Её тело мумифицировалось, лёжа в запертой камере хранения.
Я заметила, что она прижимала что-то к себе, старательно защищая это передними копытами. После того, что я сделала, обокрасть мёртвого для меня было не сложнее, чем покрыть глазурью торт. К собственному удивлению, я смогла с лёгкостью вытащить этот предмет из объятий Рэдхарт.
Это была статуэтка Флаттершай. Её глубокие синие глаза смотрели прямо на меня, а у ног пегаски сидел недовольный белый кролик. Так нежно. Так всепрощающе. Надпись на дощечке в основании гласила: «Будь Милым». Она склонила голову так, как будто понимала, что мне очень нужно было поговорить с ней.