Кочергин и Бескрылый
Шрифт:
— И вот она появилась, — пробормотал Кочергин, наклоняя бокал так, чтобы жидкость в нём достала до края. — И сразу начали погибать люди. Уже двое.
— Положим, не сразу, — произнёс Борода. — Хотя довольно быстро. Но ты кое-чего не знаешь. Во-первых. Есть мнение, что картина всплыла не просто так, не сама собой. Это был конкретный заказ. И второе — от неё пострадали не двое, а куда больше людей.
— Что вы имеете в виду? — спросил Кочергин, когда Борода молчал уже несколько секунд, таращась в свой бокал.
— Эту картину нельзя держать открытой, на всеобщем обозрении, — наконец проговорил
Глава 8. Поджог печальни
Кочергин некоторое время обдумывал услышанное. Картину доставили на тайный аукцион по чьему-то заказу. Кто заказчик? Это первый вопрос. Второй — кто покупатель. Ну, это ясно — Малов. Счастливчик, которого потом этой же картиной придавило. И третий — что стряслось с этими «своими» людьми, которым новый владелец продемонстрировал покупку? С этого Кочергин и решил начать. Но потом передумал и задал самый простой вопрос из имеющихся:
— Это Малов заказал достать картину?
— Нет, конечно, — улыбнулся Борода. — Он был даже не знаток. Просто богач, скупающий волшебные игрушки. Половина его так называемой коллекции — вообще фейки и ширпотреб.
— Тогда кто заказчик? И кто картину отыскал?
— Ну, отыскал её кто-то из скаутов, — пожал плечами Борода. — Скорее всего, Чанга. Она спец по таким делам — в любую щель пролезет. Та ещё проныра. Бывшая щипачка и форточница. Этакая обаятельная мразь. Тащит всё, что блестит. Будешь с ней общаться — следи за вещами.
— Скауты — это те, кто достаёт артефакты для аукционов, — вполголоса пояснил Дриго, хотя Кочергин уже и сам догадался. — Ну, или ещё по частным заказам работают.
— Но здесь именно аукцион, — ухватился за мысль Кочергин. — Значит, кто-то хотел выручить максимум денег от продажи. Так может, картину украли, чтобы снова перепродать?
— Скорее всего, так и есть, — вздохнул Борода. — Только сумасшедший захочет держать её у себя в коллекции. А значит, она рано или поздно снова появится.
— И как узнать? Где-то публикуются каталоги таких аукционов? — быстро спросил Кочергин, радуясь, что наметился хоть какой-то прогресс.
— В даркнете, — вяло проговорил Борода. — Я тебе скину ссылки. Собственно, даже некоторые торги там проходят. Но это бывает редко, потому что нет гарантий. Деньги-то здесь крутятся большие, и те, кто их платят, хотят видеть артефакты своими глазами. Хотя некоторые вещи лучше бы никогда не видеть. Как эти «Ранетки».
— Так где вы их видели? — тихо спросил Кочергин, чтобы не сбить Бороду с мысли.
— Когда Малов купил картину, — как-то трудно проговорил Борода, — он устроил что-то вроде небольшой закрытой вечеринки в своём загородном доме. Посёлок «За дом» знаешь? Десять километров в сторону Растяпинска.
Кочергин кивнул. Он вообще старался не производить лишних звуков и даже поменьше шевелиться, чтобы не мешать Бороде. Потому что у хозяина был такой бледно-судорожный вид, будто разговор о «Ранетках» Шварцстрема доставлял ему
— Так вот, — продолжал выдавливать слова Борода. — Малов разослал приглашения. Правда, платные. Все же знали, что он купил проклятую картину, поэтому даже денег не пожалели, чтобы тоже её увидеть. На торгах-то она была закрыта. Некоторые, конечно, требовали открыть, но когда аукционист позволил паре человек на неё посмотреть, они бухнулись в обморок. Сразу двое. И все вопросы отпали. Зато цена тут же подлетела.
Борода замолчал, чтобы отдышаться. Он будто запыхался, как человек, взобравшийся на двадцатый этаж с тяжёлыми сумками.
— В общем, часть уплаченных денег Малов отбил продажей приглашений. — Борода время от времени тяжко вздыхал. — Я пришёл из любопытства. И скоро об этом пожалел. Как и все остальные, кого угораздило туда припереться.
Кочергин машинально отпил из своего бокала. Внутри стало тепло, даже показалось, что в комнате запахло мёдом и почему-то августом. Голос Бороды звучал глубоко, но как-то со стороны, а перед глазами всплыла большая гостиная в стиле «дорого-богато» с портьерами, резной мебелью, золочёными карнизами, картинами и огромной хрустальной люстрой со множеством висюлек.
Люди стоят полукругом, свет приглушён. Только яркие лучи от двух ламп сходятся точно на чём-то чёрном. Это же накрытая антрацитовым струящимся шёлком картина на подставке. Мужчина во фраке что-то торжественно объявляет, зрители дружно вдыхают. Мужчина сдёргивает шёлк, он глянцево струится и изящной волной падает на пол.
В этот миг выключается свет, и гостиная погружается в полупрозрачную тьму. На фоне мерцающих за портьерами окон чёрным квадратом выделяется картина на подставке. По коридорам дома семенят торопливые шаги, кто-то недовольно бурчит. Потом свет снова включается, кто-то жмурится, кто-то прикрывает глаза рукой.
Вдох публики превращается в хрип. Кто-то хватается за горло, кто-то закрывает уши и кричит, кругом — глухие стуки от падения на пол. Воняет мочой и рвотой. Висюльки на люстре дружно звякают, в общем гвалте слышится тихий хруст, потом оглушительный звон, кто-то визжит. Оказалось, в доме разом лопнули все зеркала. Татуированные руки набрасывают шёлк обратно на картину, но уже поздно — искорёженная публика расползается прочь. Те, кто ещё может двигаться самостоятельно, прячутся за опрокинутую мебель и вываливаются на улицу, рывками расстёгивая воротники и сшибая по пути дорогие двери.
— Я после этого почти три недели пластом пролежал, — произнёс Борода, глядя в огонь камина. — Крутило так, что боялся, не выкарабкаюсь. Уже думал завещание писать.
— Ничего, выходили, — тихо проговорил Дриго, глядя в свой бокал. — Остальным меньше повезло.
— Можно подробнее? — попросил Кочергин, удивляясь, куда это делась медовуха из его бокала.
— Ну, переболели после этой презентации почти все, кто там был. — Борода, кажется, пришёл в себя — говорил свободнее, даже налил ещё медовухи себе и заодно Кочергину. — Правда, оправились не все. Некоторые до сих пор лечатся. Малов вообще помер. В делах проблемы начались. Кто-то прогорел, одного даже посадили. В общем, почти все пожалели, что там побывали.