Кодеры за работой. Размышления о ремесле программиста
Шрифт:
Норвиг: Да, строже, чем в НАСА, не бывает. У нас планка ниже — как я уже говорил, мы можем допустить недочет и исправить его. В НАСА первый же недочет будет фатальным, и они вынуждены быть куда внимательнее. А мы не сильно на этот счет беспокоимся. Скорее консультации, чем ревизии.
Есть, конечно, те, кто официально занимается чтением предложений по проектам и одобряет или отклоняет их. Но это намного менее формальная процедура, чем в НАСА. Это происходит перед запуском. В ходе реализации бывают проверки, но в коде никто не копается, просто задают вопросы: «Как все идет? С отставанием от
Самая формальная часть — запуск проекта. Есть таблица контрольных проверок — в плане безопасности все проверяется очень тщательно. Если мы это запустим, сможет ли кто-то получить доступ через меж-сайтовый скриптинг? Тут все довольно строго.
Сейбел: Вы рассказывали, как проверяли Гвидо ван Россума на знание Python, а Кена Томпсона — на знание Си, выясняя, способны ли они придерживаться довольно жестких стандартов кодирования. Для проектирования у вас такие же жесткие стандарты?
Норвиг: Нет. Некоторые стандарты кодирования касаются вопросов проектирования, но все гораздо свободнее. Разумеется, есть определенная политика — нужно получить разрешение на участие в написании кода. И каждое изменение кода кем-то контролируется и проверяется.
Сейбел: Значит, любое изменение кода в хранилище р4 контролируется?
Норвиг: Можно писать экспериментальные фрагменты для себя. Есть исключения, когда ревизия выполняется позднее. Но лучше так делать пореже.
Сейбел: То есть это эквивалент классической проверки — кто-то смотрит ваш код и подтверждает, что в нем все в порядке.
Норвиг: Да. На самом деле это был первый проект Гвидо. Мы использовали для этого утилиту diff, но это слишком громоздкий способ. А Гвидо создал распределенную систему с красивым интерфейсом и подсветкой, так что ревизии кода облегчились.
Сейбел: Во многих компаниях говорят, что ревизии нужны, но не все этому следуют. Ведь этому людей надо обучать.
Норвиг: Думаю, такие вещи делались всегда, и люди к этому привыкают сразу. Ну, не все — некоторым требуется время. Вот типичный случай: в компанию приходит не привыкший к этому новичок, создает экспериментальную ветвь и делает все в ней. Вы говорите: «Слушай, ты же не зафиксировал ни одного изменения». Он отвечает: «Да-да-да, я всего лишь кое-что чищу, зафиксирую завтра». Проходит неделя, другая, и в конце концов фиксируется одно гигантское изменение. Прошло много времени, весь этот объем изменений сложно оценить, да и то, с чем надо было сравнивать, тоже успело измениться. Новичок видит, какая это головная боль, и впредь так не поступает.
Сейбел: Понятно. А проверяющим нужны какие-то навыки?
Норвиг: Известно, что один проверяет лучше, другой — хуже. Приходится всегда делать выбор, кому отдать код на ревизию — тому, кто сделает качественно, или тому, кто сделает быстро.
Сейбел: Чем отличаются хорошие проверяющие?
Норвиг: Они отслеживают больше разных вещей. Иногда вы ошибаетесь в чем-то банальном — скажем, пробелы в отступах, но иногда вам предлагают изменить структуру кода — переставить
Сейбел: В связи с этим хочу спросить: каждый ли хороший программист по мере роста становится хорошим проектировщиком? Или некоторые программисты блестящи только на своем уровне, и им никогда не дадут проектировать сложные программы?
Норвиг: У всех разные умения. Один из лучших наших специалистов по поиску не очень хорошо программирует — код выходит средний. Но, допустим, его спрашиваешь: «Вводится новый фактор — сколько раз человек щелкает на этой странице, сделав то и то. Как учесть его в наших результатах поиска?» И он отвечает: «В строке 427 есть альфа-переменная, возьмите новый фактор, возведите в квадрат, умножьте на 1,5 и прибавьте к переменной». Через несколько месяцев экспериментов с разными подходами выясняется, что он был прав, только умножать надо, скажем, на 1,3.
Сейбел: Значит, он четко представляет работу программы.
Норвиг: Он прекрасно понимает код. Другие пишут лучше, но он сразу прикидывает все последствия изменений в коде.
Сейбел: А это как-то связано между собой? Нередко тот, кто пишет самый жуткий спагетти-код, как раз и способен удержать его в голове целиком. Ведь только поэтому он так и пишет.
Норвиг: Да, не исключено.
Сейбел: Итак, проверки у вас не такие формальные, как в НАСА. Что еще скажете о разнице между культурой «инженеров» и «хакеров», в лучшем смысле обоих слов?
Норвиг: Разница есть в организационной структуре и в отношении к ПО. Google начинался как компания, производящая ПО, и в те времена были наняты исполнительный директор — PhD компьютерных наук из Беркли, вице-президент по продажам — бывший компьютерный инженер, и так строилась вся фирма. А в НАСА все они специалисты по ракетам! Они мало соображают в программах, считая их необходимым злом. «Линейный код я еще понимаю, но вот циклы — это уже подозрительно. А если там еще и условие внутри цикла — о, это уже слишком далеко от того, что я могу решить через дифференциальное уравнение из теории управления!» Там все настроены очень недоверчиво.
Сейбел: Но так и нужно.
Норвиг: Да, так и нужно. Еще они не любят инноваций. Если сказать кому-нибудь: «У меня есть новый отличный прототип, посмотри», — он ответит: «С удовольствием использую это в своем запуске, после того как он успешно отлетает два других». И все говорят одно и то же.
Дон Голдин пришел на административную работу в НАСА и сказал: «Лучше, быстрее, дешевле — вот что нам нужно. Запуски обходятся слишком дорого. Лучше делать больше запусков, пусть некоторые будут неудачными, но все равно мы сделаем больше за те же деньги». И поспорить было сложно. К сожалению, политически решение оказалось неверным. Потерять спутник — совсем не здорово, потому что люди запоминают только одно: НАСА потеряла спутник. Разницы между спутником за 100 миллионов и за 1 миллиард они не видят. Так что потерять десять стомиллионных спутников и один миллиардный — разные вещи. Поэтому решение оказалось не совсем верным.