Когда боги глухи
Шрифт:
– Сначала вроде все интересно, а придет время – и смотреть противно на эти провода, конденсаторы, сопротивления… Начал паять по своей схеме – мастер выговор объявил и погрозил прогнать из мастерской. Ну я взял и сам ушел… – Вадим посмотрел на задумавшегося отца. – Ну почему мне никак не найти себе дело? Тыкаюсь, как слепой щенок по углам…
– Война виновата, – после длительной паузы уронил отец. – Вместо учебы-то чем занимался? Стрелял, в разведку ходил, мосты взрывал… Короче, научился разрушать, а вот строить-то, оказывается, труднее! Крутанул машинку – и огромный дом рассыпался на кусочки. А попробуй
– Я заочно в институте учусь, – ввернул Вадим.
– Что это за учеба! – отмахнулся отец. – Полгода не помнишь об институте, а в сессию нахватываешь с бору по сосенке и бежишь экзамены сдавать.
– Сейчас многие работают и учатся.
– А ты, браток, и не работаешь, и не учишься, – жестко подытожил отец. – Не забывай, на моей шее сидит вас пятеро… – Он несколько смешался, даже поперхнулся дымом. – Ну мать, конечно, не считается, на ней весь дом держится, хозяйство. А ты – старший, от тебя помощи ждут.
– Я твой хлеб, батя, даром есть не буду, – глухо ответил Вадим.
– Не пойму я тебя, – вздохнул Федор Федорович. – Вроде не дурак, а к жизни легко относишься. Надо найти свое дело и делать, долбить в одну точку! Только тогда чего-нибудь в жизни добьешься. А прыгать, как блоха, с места на место – это последнее дело.
– Точку-то эту мне как раз и не найти, – через силу улыбнулся Вадим. – А долбить впустую неинтересно.
– А как же другие? Твои дружки учатся, работают. Тебе скоро жениться пора, а у тебя до сих пор никакой специальности нет. Так, перекати-поле…
Они долго молчали. Федор Федорович не заметил, как папироса погасла. Светло-голубые глаза его смотрели на дорогу, по которой изредка проезжали грузовики, новенькие «победы». Худые бритые щеки запали, на тощей шее выделялся кадык. Воротник кителя был широк Казакову, погоны, которые тогда железнодорожники носили на манер военных, сгорбатились на плечах. И карточки отменили, и хлеба стало вволю, и появилось в магазинах мясо, сало, консервы, а жить на отцовскую зарплату все равно было трудно. Мать экономила на всем. Немалую помощь оказывал огород. Семь мешков картошки накопали за болотом, где был у них участок. Близ дома, за низкой загородкой, сажали огурцы, капусту, морковь и разную зелень, что идет в приправу к столу.
Обидно было Вадиму, но в душе он понимал, что отец прав. Всякий раз, когда Вадим бросал работу, мать начинала на него косо посматривать, а иной раз и в лицо бросала, что он нахлебник, больше двадцати стукнуло, а деньги толком все еще не научился зарабатывать…
– Не хочешь попробовать у меня путейцем? – предложил отец, выплюнув окурок. – Твой дед был железнодорожником… Почетная профессия, нужная.
– Не хочу тебя подводить, – отказался Вадим. Одно дело уйти с работы, другое – уйти от отца.
– А может, ты хочешь стать… сыщиком? – вдруг осевшим голосом сказал отец.
– Кем? – изумился Вадим, еще не понимая, шутит тот или говорит всерьез.
– Твой родной отец, Кузнецов, начинал службу на границе, – пояснил Федор Федорович. – В общем, с овчаркой выслеживал нарушителей. Шпионов ловил.
Вадим в удивлении смотрел на четкий профиль отчима. Впервые за все время тот заговорил о его родном отце. Почему-то эта
– Собак я люблю, – помолчав, ответил Вадим. – Но сыщиком быть не собираюсь…
– Я ничего плохого не хотел про него сказать… Кузнецов был уважаемым человеком. И в войну, говорят, отличился. Ты ведь был с ним в одном партизанском отряде?
– Он недолго был с нами, потом ушел на Большую землю, – ответил Вадим. – И нас с Пашкой хотели отправить, но мы остались. А потом эта Василиса Прекрасная…
– Жена? – негромко спросил Федор Федорович.
– Я ее мамой не звал, – усмехнулся Вадим. – А вообще-то хорошая женщина. Она тоже осталась в отряде. А где сейчас – не знаю.
– Помнишь, как Кузнецов тебя маленького в Ленинград увез?
– Я все помню, – сказал Вадим. – Мне шесть лет тогда было. Я ведь от него убежал.
– Тебя он любил, – сказал отец. – И зря ты на него рассердился: хотел уберечь тебя от войны. А вот сам не уберегся…
– Василиса Красавина все знает о нем, – вздохнул Вадим. – В отряде она только об… – он не сказал «отце», – … Кузнецове и говорила, какой он храбрый и хороший…
– Обратись в МГБ, – посоветовал Казаков. – Уж там-то знают, что с ним случилось.
– Ты мой отец, – опустив голову, сказал Вадим. – Как говорила бабушка Ефимья, не тот отец, кто родил тебя, а тот, кто воспитал!
– Я не уверен, что очень уж хорошо тебя воспитал… – заметил Федор Федорович. Чувствовалось, что ему тяжело дается этот разговор. Он не смотрел на Вадима, желваки ходили на его впалых щеках.
– Чего ты о нем вспомнил? – спросил Вадим. Он и впрямь не мог взять в толк: чего это Казаков об отце заговорил?
– Мне пора, – тяжело поднялся Федор Федорович с крыльца. – Иди обедать, мать звала.
Длинный, действительно чем-то напоминавший костыль, как его называли в Андреевке, Казаков, не заходя домой, широко зашагал по тропинке к калитке. Вадим вспомнил, как они вдвоем ходили в Андреевке в баню: отец мерно шагает впереди, широко расставляя свои длинные ноги циркули, а он, Вадим, вприпрыжку семенит рядом, чтобы не отстать. Говорят, что в Великополе всего трое таких высоких, как Федор Федорович. И все – железнодорожники.
Не вспомни Казаков о «сыщике», как он назвал Кузнецова, возможно, ничего бы и не случилось: Вадим снова поступил бы куда-нибудь на работу, может, даже в фотографию, чтобы не быть обузой родителям, но тут пришло из Андреевки письмо: Ефимья Андреевна сообщала, что живет нормально, не болеет, зарезала драчливого петуха, запасла брусники, черники, малины, так что для дорогих гостей варенья достаточно… Письмо написала квартирантка Анфиса. В конверт был вложен еще один листок в клетку – это было письмо от Василисы Красавиной. Она сообщала, что живет на Лиговке в Ленинграде, в той самой квартире, где до войны проживал Иван Васильевич с сестрой. Далее она писала, что после войны закончила педагогический институт и работает учительницей русского языка и литературы в средней школе. Не верит, что Иван Васильевич погиб, ждет и надеется… Просила сообщить ей адрес Вадима и передать ему, что она очень хочет увидеть его и Павла Абросимова. Пусть помнят: двери ее дома всегда для них открыты…